Жизнь. Кино
Шрифт:
Но, вместо того, чтобы испугаться, жена принялась меня допрашивать злым шепотом, с кем и как часто я соблюдал древний обычай? Я рассказал все, но она, как вот теперь Фогельман, не поверила. Надо сказать, что мы до этого тоже попробовали настойку и беседа пошла на повышенных тонах.
– Я пойду к нему и все узнаю, – пригрозила жена.
– Ах, ты пойдешь к нему? – язвительно переспросил я.
– Да! А что? Теперь я свободная женщина!
Неизвестно, чем бы все это закончилось, но дверь отворилась и вышел якут в моем халате. Он поглядел на жену и укоризненно покачал
– Я жду, – сказал он.
Мы с женой застыли в напряжении.
– Ведь у нас есть… еще одна бутылочка! – закончил депутат и целеустремленно пошел к столу.
Постепенно я стал привыкать к группе, людям и особенностям кинопроцесса, как высокопарно выражались теоретики во ВГИКе. Я понял, что кинопроцесс – это постоянное преодоление нелепых трудностей и непредсказуемых препятствий. Меня призвал Китаев и дал очередное творческое задание. Нужно было срочно раздобыть подробную карту волжского бассейна. Китаев собственноручно напечатал бумагу в какое-то Главное картографическое управление при Совете Министров и к ней присовокупил еще, почему-то, просьбу в Генеральный штаб. Китаев любил все делать с размахом. Сразу же возникли непреодолимые трудности. Три дня я не мог получить пропуск в это, как оказалось, сверхсекретное Управление. На четвертый день третьестепенный чиновник сообщил мне, что империалисты снова бряцают оружием, и если к ним попадет карта, на которой обозначены стройки коммунизма – Сталинградская и Куйбышевская ГЭС… Ну, вы сами понимаете, что будет! «Вам, молодой человек, нужен не пропуск, а допуск к секретной информации», – подытожил он.
На Пироговку, к Генеральному штабу меня, конечно, и близко не подпустили. Теперь каждый раз, встречая меня в студийных коридорах, Китаев почему-то взглядывал на часы и грозно спрашивал: «Где!?» Я решил посоветоваться с Виталием Гришиным.
– Ни за что не дадут тебе карту, – предсказал тезка. – Ты разве не знаешь, что вокруг этих ГЭС самые большие лагеря. Зэки там строят коммунизм. Карту лучше просто украсть.
– Где? – осторожно спросил я.
– Да в Ленинке! А я постою на стреме, – пообещал племянник первого секретаря МГК.
В тот же вечер мы пошли «на дело». Предъявив студенческий билет, я получил пропуск. Виталий с кем-то поздоровался и прошел вообще без пропуска.
– Лучше спереть карту-вкладыш, их часто даже не регистрируют, – шептал Виталий.
Я сразу нашел довоенную книжонку под названием «Ох, Жигули, вы Жигули». В серединку была вложена карта с этим самым «волжским бассейном». Там извивалась голубая змейка – вся Волга со Средне-русской возвышенностью, городами, селами и устьем! Прямо в читальном зале я хищно потянулся за вкладышем.
– Не так! – прошипел Виталий, – пошли в туалет!
Когда я вышел из кабинки, под рубахой хрустнуло.
– Здесь? – спросил мой сообщник.
Я кивнул. Пока я сдавал книжку (но уже без вкладыша), мне чудилось, что карта уж очень шелестит… нет! – хрустит!.. нет! – грохочет под моей рубахой! И все на меня смотрят. Наконец, девушка на контроле тиснула сиреневую отметку, и я шагнул на свободу. Первое, что я увидел, выйдя из библиотеки: в киоске у выхода красовалась
Картина у нас была маленькая, группа маленькая, проблемы тоже не масштабные, но они были подобием, если не сказать, пародией на большие проблемы большого кинопроцесса. К Шнейдерову пришел редактор картины – скромный человек с учительской внешностью. Он сказал, что у него важное дело и покосился на меня.
– Ничего, – ответил Шнейдеров, – это практикант. Пусть сидит и практикуется.
Редактор положил перед Шнейдеровым сброшюрованные листы с текстом. Дальше я стал свидетелем примерно такого диалога:
Шнейдеров: Ну?
Редактор: Третий вариант вполне приемлем…
Шнейдеров: Чего мнешься?
Редактор: Джунгли.
Шнейдеров: Чего джунгли?
Редактор: Сценарий называется «В каспийских джунглях»
Шнейдеров: Знаю.
Редактор: Я-то ничего, но главный говорит, что могут быть осложнения…
Шнейдеров: Почему?
Редактор: Это просто смешно, но главный говорит, что «джунгли» – иностранное слово. А зачем нам в фильме о великой русской реке иностранное слово? Это не я говорю! Это главный говорит! Вы понимаете?
Шнейдеров: Это просто смешно!
Редактор: Вот я тоже говорю, что смешно, но «джунгли» нужно как-то заменить! Могут возникнуть какие-нибудь ассоциации, аллюзии! Мы ведь привыкли, к примеру, говорить: «капиталистические джунгли», имея в виду те джунгли, где человек человеку волк. А в этом случае…
Шнейдеров: Волки в джунглях не водятся.
Редактор: А кто водится?
Шнейдеров: Тигры.
Редактор: Ну, вот я и говорю – какие же тигры на Волге?
Шнейдеров: Ты меня не путай!
Редактор: «Джунгли» не пройдут!
Шнейдеров: И не пугай!
Шнейдеров (после паузы): Виталий! Тащи словарь синонимов! На всякий случай.
Редактор: Ну, вот и ладненько!
Картину решено было назвать: «В зарослях волжской дельты». Скучновато, но зато без «джунглей». Уже уходя с утвержденным сценарием, редактор вдруг вернулся. «Владимир Адольфович! – сказал он испугано, – «дельта» – тоже нерусское слово!» Шнейдеров молча швырнул в него толстый словарь синонимов.
Плашкоут «Камбала»
Неспешное плавание на белом теплоходе окончилось, не начавшись. Во всяком случае, для нас с Виталием Гришиным. По велению Китаева, нас со всем нашим скарбом: аппаратурой, громоздкими натурными подсветками, различными ящиками и ящичками погрузили в плацкартный вагон и отправили в Астрахань «готовить экспедицию». Мы протряслись на грузовике по жарким астраханским улочкам, внедрились в гостиницу «Волга», и про нас надолго забыли. Целыми днями мы слонялись по пивным, грызли воблу, ели арбузы, потом снова шлялись по пивным, а от Китаева не было ни ответа, ни привета.