Жнец и его тень
Шрифт:
— Довольно, — жнец порывисто прочертил рукой линию, словно пытался отгородиться, отделить их друг от друга, — устал я твои ядовитые речи слушать! Каждый миг промедления может чужой жизни стоить…
Он шагнул в сторону коряг, что пленили мальчика, но Хан удержал его за плечо. Вроде бы и знаешь, что галлюцинация, порождения измученного сознания, а так крепко держит — как настоящий.
Можно было упираться, пробовать сломить остатками воли — и после винить себя за ещё одну невинную смерть.
— Чего ты хочешь? — произнёс жнец, чувствуя, как Велеслав
— Известно чего — прекрати сопротивляться, отдай мне наше тело. Ты сломлен, выгорел, как лучина на ветру. А я смогу ещё побороться, сделать этот мир чуточку чище.
— Будь по-твоему, — решение далось на удивление легко, — одного попрошу взамен: крови не проливай больше, то всегда лишь умножало скорби.
— Достойная просьба, — в речах Хана впервые послышалось уважение, — поэтому всей своей половиной души клянусь: не пролью.
Один раз моргнуть — закрыть и вновь открыть глаза. Но на месте ордынца жнец теперь видел Велеслава. Бледную тень с пустыми и потухшими глазами — как бывает у каждого, кто потерял свой смысл. Спустя пару минут он совсем исчез.
Жнец посмотрел на свои руки, будто впервые их увидел. Внешне ничего не изменилось — но скорбь, что до этого переполняла сердце, не пропала нет — стала иной, ненавидящей, свирепой, гневной. Вот значит, каково это — когда от тебя остаётся только тьма.
Бесшумно ступая по траве, тьма приблизилась к погибельным деревянным тискам, чтобы услышать слабеющий, срывающийся шепот:
— Помоги мне… Отец мой князь… наградит…
— Поверю я, что наградит, не забудет.
Тьма засмеялась — какой неожиданный и приятный подарок судьбы! Один взмах руки — ведь оковы воли сброшены, силу степей больше ничего не держит — и налетел ветер с севера, унося корягу прочь, как щепку.
— Кто ты?
Действительно — кто? Тьма прикусила губу, сомневаясь. Потратить столько сил, чтобы избавиться от своей слабой, бесполезной, чересчур правильной половины — а теперь не знать, как называть того, кто пришёл на его место. И почему это — только его место? У них была общая мечта, общая любовь — и общая боль. И, получается, общее имя — зачем выдумывать что-то другое?
— Велеслав. Зови меня Велеслав.
На этом лес пропал, сменившись чистым белым светом, где их осталось только двое: Велеслав и Хан. Жнец и его тень.
— Вот мы и снова встретились, — Хан поправил точно такой же, как него форменный галстук, стряхнул несуществующую пылинку с лацкана пиджака, — спустя столько веков. Значит, ты вспомнил, как тебе в самый ответственный момент не хватило веры в себя? Согласись, я был… куда более эффективен.
— Вспомнил, как тебе в самый ответственный момент не хватило сострадания.
— Вот как, — Хан издевательски рассмеялся, — даже сейчас ты продолжаешь меня осуждать. Печально. Что ж, здесь самое подходящее время и место — где душа вольна сама казнить себя или оправдать. Хочешь попытаться избавиться от меня навсегда?
В его руку сама собой упала сабля — почему-то проржавевшая, как тогда — на
Жнец покачал головой:
— Нет.
— Нет? — Хан удивлённо приподнял брови, кончик клинка опустился вниз.
— Однажды мы попытались жить наполовину — для каждого из нас это закончилось плохо. Но последние триста лет мы были отличной командой. Ты был моей гордыней, моим бессердечием, моей жаждой достичь вершины. Я был твоей честью, твоими принципами, твоим милосердием. И мне не о чем жалеть в этой нежизни после смерти.
— Значит, — вместо привычной дьявольской улыбки у Хана получилась другая, честная, открытая, — ты наконец принимаешь себя целиком, таким, какой ты есть? Вместе со своей тенью?
— Да, — в ответ улыбнулся жнец, — вместе со своей тенью.
Сабля исчезла. Хан раскинул руки, как принято приветствовать дорого родича:
— Тогда обними меня брат. Единственный, последний раз.
Едва его руки сомкнулись за спиной, Хан растаял — тёмным туманом, дымом костров, сгоревшим пеплом. Хотя нет, не так — просто душа окончательно стала целой. Навсегда.
Посреди бескрайней белизны возникла дверь — с табличкой из воронёной стали с золотым тиснением:
Начальник отдела № 4 восточно-европейского управления смерти, высший жнец Радомир.
Удивительно, но за ней правда оказался кабинет начальника отдела. Впрочем, разве в мире, лишенном материи стоит удивляться таким вещам?
— Я ждал тебя. Садись.
Дождавшись, пока жнец опустился в кресло для посетителей, Радомир по-свойски улыбнулся, но улыбка эта быстро перешла в добрую усмешку.
— Велеслав… Сколько бы мне ни приходилось это делать, а каждый раз странно называть вас по именам в первый раз.
Он покачал головой, потом продолжил уже серьёзно:
— Твоё наказание и твоё служение окончены. Как только мы оформим надлежащие документы, ты отправишься на Небеса. Подождёшь там свою Варвару, а там… боги обычно сентиментальны к таким историям, в следующей жизни вы встретитесь и наконец будете счастливы.
Признаться честно, какая-то его часть страстно желала этого. Чтобы жить, не думая о круговороте душ, не помнить об обжигающем и ледяном дыхание мгновенных переходов, находить радость в простых вещах — обязательно вместе.
Но в целом жнец чувствовал, что не сможет просто и безропотно согласиться на такой исход. Да, можно раскрутить Габриэля на амброзию «по старой дружбе» — и не приходя в себя, с удовольствием скоротать вечность на Небесах. Для него года пролетят, как единый миг — но для Варвары они станут целой жизнью. Она будет его ждать — он знал, обязательно будет, и никогда не дождётся.
«Постарайся не стать для правнучки кем-то таким, как мой комиссар. Чтобы ей никогда не пришлось вспоминать — и сожалеть, что выбрала тебя», — в памяти, как наяву звучал голос призрака прабабушки Елизаветы. Нет, слишком подло будет хотя бы не попытаться к ней вернуться. Просить коллег стереть Варваре память, избавить от тоски — ещё подлее.