Жнец и его тень
Шрифт:
Часовой и пискнуть не успел, как получил кистенём по голове да рухнул, как подкошенный. Велеслав мысленно поздравил себя с первой победой. Всё-таки хороша была идея обмотать кистень старым матушкиным платком, всё потише получилось. Целью его нынешней затеи был главарь шайки — Некрас, что разлёгся, почитай, у самого кострища, только чтобы самому не изжариться.
Велеславу удалось подкрасться и связать Некрасу руки до того, как тот проснулся и открыл рот, чтобы заорать. На этот случай была припасена недозрелая репка, которая оный рот мигом заткнула. Кончик меча, прижатый к горлу, заставил
В тот миг что угодно могло пойти не так: котелок ли громыхнёт, кого-то из спящих заденет, филин заухает — и помирать молодому стражнику смертью храбрых. Но то ли бабкино наследие помогло, то ли удача просто любила храбрых дураков, но похищение главаря у его шайки прошло без сучка, без задоринки. Болезненным тычком в спину Велеслав принудил Некраса залезть в видавшие виды телегу, чуть тронул вожжи — кобылка медленно потрусила в сторону города — а сам уселся напротив, оперся на крестовину меча.
Некрас сердито затряс головой — даже мычать репка изрядно мешала. Отъехав от леса подальше, Велеслав сжалился и вытащил её.
— Ах ты, черт верёвочный, чтоб тебя кикиморы задрали… — разбойник смачно сплюнул за борт застрявшую на зубах землю от немытого овоща, — чего тебе надобно, Велеслав?
— Надобно, чтобы тебе башку отрубили, а меня к награде представили, — доверительно поделился стражник. — Сколько на тебе разбоев да покраж? Уж побольше трёх будет, так что в самый раз.
— Ты на шкуру неубитого волка рот не разевай, — неприятно ухмыльнулся Некрас. — Купца Еремея пощипал, то признаю, заплачу виру и выйду с чистой совестью. А больше ни в чём я не повинен, что бы ты там себе не надумывал…
— Вы только поглядите, люди добрые, на этого подлеца! — почти что восхитился Велеслав. — Врёт в глаза да не краснеет! Куда ж, по-твоему, две подводы делось? Или тот богач иноземный?
— Ведать не ведаю, — Некрас продолжал бесстыже упорствовать в своей непричастности, — много нынче душегубов развелось.
— Штук пятнадцать? Как раз те, что возле костра с тобой куролесили? Вот уж сразу видно, что рожи разбойные, плаха по ним плачет…
— Насчёт рожи, так это кому-кому, а точно не тебе, ордынец, сказывать. Если бы люди всех токмо по рожам судили, то тебе, а не мне, сидеть бы сейчас в темнице.
— Ты!.. — вспорхнул меч ласточкой, упёрся в мягкое горло, оставляя кровяной след.
— И что ж ты сделаешь? Проткнёшь меня? — продолжал издеваться Некрас. — Ежели бы мы с тобой в честном бою сошлись — то одно. А прирезать, как скотину, связанного да безоружного — много ли чести? Так выговор заместо награды получить недолго.
— У меня есть мысль получше, — справившись с собой, усмехнулся Велеслав и вернул репку на место. Дальше до городу ехали в тишине.
Тема «рожи», надо сказать, была для молодого стражника весьма болезненной. Сколько насмешек, а то и тумаков в детстве и отрочестве он натерпелся от товарищей по играм — не сосчитать. За то, что волос чёрен, что глаза «нездешние», что отродье ведьминское… Дети куда злей, чем взрослые — те разве что «ордынцем» обзовут, когда
— Мать моя шаманкой была, то правда. С духами степей говорила, ветрами повелевала. А мне, помимо красоты колдовской, ничего от неё не досталось. И нечему, внучек, мне тебя учить.
Уж неясно, правду говорила, аль утаила чего, но вот чем-чем, а красотой щедро поделилась. Неказистый отрок вырос, расцвёл, как цветок в пустыне. Оглянуться не успел, как стал девичьи улыбки замечать да взгляды из-под ресниц ловить. Но только помнил Велеслав, как эти же самые уста, что теперь манили сладкими обещаниями, не столь давно будто ядом плевались змеиным. Да так ни одной и не ответил взаимностью.
Часовой на стене у ворот бдительно позёвывал, щурясь на ночную темень. Услыхав бой колотушки, он, мудрёно ругаясь, запалил факел, но всё равно не смог ничего разглядеть.
— Кого ещё нелёгкая принесла?
— Это я, Велеслав! Душегубца поймал.
Голос, вестимо, показался часовому знакомым, и он нехотя потянулся к вороту. Решётка поехала вверх, пропуская телегу.
— Ты не мог бы в следующий раз при дневном свете ловить? — не удержался, крикнул в след, — На кой ворота туды-сюды открывать?
— Ничего, на случай набега степняков поупражняешься! — не остался в долгу Велеслав.
Бросив телегу во дворе казарм, где обреталась стража, он наскоро освободил кобылу от хомута, ухватил Некраса за воротник и потащил в подземелье — темницу. Долго раздумывал, убрать репку или нет, да так и оставил — будет знать, как обзываться.
Домой идти сейчас смысла вовсе не имело — матушка сызнова причитать начнёт, никакого покоя. А голову-то от полночных бдений нещадно в сон клонило, укусы комариные, как водится, в ночи чесались сильнее… Так что Велеслав прикорнул в каморке для часовых, по счастью, пустой.
Проспал он до полудня — роскошь неслыханная, но для героя, пожалуй, позволительная. А Велеслав уже вовсю считал себя героем: о похождениях Некраса в городу знали все, да только хитрый змей как-то раз за разом выползал сухим из воды. Ничего, от Еремея ему никак не отвертеться, а там и другие злодеяния приложатся.
Выйдя на свет, он умылся в бочке со свежей колодезной водой, что всегда стояла во дворе казарм, расчесался гребнем — нельзя же растрёпанным да с листьями в голове к людям выходить, чуток полюбовался на отражение в замершей воде. Всёж-таки правда хорош: есть на что девкам посмотреть…
— Велеслав!!! — раздалось от сеновала гневное. — Твоя кобыла весь стог обожрала? Привязывать надо скотину!
— Не моя! Федота кобыла, он мне на одну ночку одолжил, — он стал бочком продвигаться к калитке, чтобы не столкнуться с обладателем голоса. — Вот пусть Федот её и привязывает!
— Велеслав!!!
Но он уже выскользнул за забор. На площади сегодня устроили торжище — не шибко большое, палящее солнце портило снедь да напекало головы. Впрочем, сплетнями обменивались — и куда охотнее.