Жнецы

Коннолли Джон

Честно говоря, на шестьдесят Уилли себя не воспринимал. По жизни он прошел через многое – Вьетнам, болезненный развод, нелады с сердцем пару лет назад, – и внешне это его, безусловно, состарило (все эти морщины, жидкая оставшаяся седина – тому доказательство). Но в душе он себя чувствовал так же, как и всегда: от силы лет на тридцать. Тогда Брю ощущал себя на вершине жизни: продержался два года в морпехах и остался жив, возвратился домой к женщине, любившей его настолько, чтобы выйти за него замуж. Понятно, образцом верности до гроба ее не назовешь, но это случилось уже потом. А до тех пор они были вполне счастливы. У своего тестя Брю подзанял денег и снял в Куинсе возле Киссен-Парка помещение, где начал применять

отшлифованные в армии навыки по ремонту и обслуживанию техники. Все шло даже лучше, чем Уилли предполагал: дела двигались без сбоев и простоев, а потому через несколько лет он уже нанял себе в помощники миниатюрного скандинава со стоячими волосами и повадками кобелька. Спустя тридцать лет Арно все так же состоял у Брю в напарниках, да и повадки у него, пожалуй, не изменились – разве что притупились зубы да поубавилось прыти в беготне за сучками.

Что до Вьетнама, то домой Уилли возвратился без единой царапины, физической или психологической (во всяком случае, в себе он их не чувствовал). Во Вьетнаме он высадился в марте 1965-го в составе Третьей дивизии морской пехоты, в задачи которой входило создание анклавов вокруг важнейших полевых аэродромов. Для Уилли война закончилась в ста километрах к северу от Дананга, в Чулае, где «морские пчелки» за двадцать три дня соорудили среди зыбучих песков и чахлой растительности полуторакилометровую алюминиевую взлетку. Для Уилли это было одно из самых грандиозных инженерных сооружений, построенных в потогонном режиме и стесненных обстоятельствах. Тем более что он лично все это наблюдал.

В армию Брю пошел, когда ему едва исполнилось девятнадцать. Не стал даже дожидаться повестки. В свое время его старик, приехавший в Штаты в двадцатых и нюхнувший пороху в годы Второй мировой, сказал сыну, что тот должен отдать долг своей стране. Уилли его мнение оспаривать не стал. Когда он вернулся домой, друзья отца уже не знали, как найти управу на «волосатиков», и собирались с единомышленниками на Уолл-стрит и в парке Вашингтон-Сквер, пытаясь как-то вразумить молодежь, втемяшить ей понятия патриотизма. Уилли тех молодых хиппанов не хвалил и не порицал. Он свое отслужил, но мог понять и то, почему нынешний молодняк не желает шагать дорогой отцов. В конце концов, это на их совести, а не на его.

В армии у Уилли были кореша, и все они возвратились домой более-менее в целости. Правда, один из них потерял руку при взрыве гранаты, спрятанной в буханке хлеба, и можно сказать, еще легко отделался. Еще один возвратился без стопы: попал в медвежий капкан, челюсти которого сомкнулись на лодыжке. Забавным (если, конечно, туда угодила не твоя нога, а чья-то еще) в медвежьих капканах было, что для их открывания требуется ключ, который, само собой, не входит в комплектовку ранца. Сам же капкан обычно прикован к бетонной глыбе, закопанной глубоко в землю. Единственный способ вызволить из ловушки раненого бойца – это выкорчевать всю эту приладу, нередко под обстрелом, и доставить ее вместе с ним в лагерь, где ждали наготове врач с парой подручных, оснащенных пилами и газовыми резаками.

Тех парней больше нет, ни того ни другого: оба умерли молодыми. Уилли присутствовал на их похоронах. Вот так: товарищей теперь нет, а он все еще здесь.

Шестьдесят лет – из них тридцать четыре в одном и том же бизнесе, и даже по большей части в одном помещении. Только раз стабильность послеармейского существования Уилли оказалось под угрозой: это когда жена при разводе затребовала половину его имущества и впереди замаячила перспектива вынужденной продажи его любимой автомастерской, чтобы удовлетворить ее аппетиты. Проблем со стабильным потоком заказов на ремонт не возникало, однако на банковском счету у Брю денег оставалось кот наплакал, а Куинс тогда был совсем не таким, как сейчас.

Тогда еще не было программ по облагораживанию городских кварталов со сносом

ветхого жилья и переездом населения в более удобные квартиры. Не было холостякующих мужчин и незамужних женщин, рассекающих на дорогущих авто без понятия, как их обслуживать. В ту пору люди ездили на своих машинах до полного отвала колес, и к Уилли нередко обращались с просьбой продлить существование их четырехколесных коняг еще на три, шесть, девять месяцев, пока не наладятся дела и не появятся в достатке оборотные средства. На улицах тогда регулярно стреляли копов, бились меж собой за влияние преступные кланы, кочевал туда-сюда черный нал, которым порой оплачивался якобы бесплатный ремонт, а иной раз доплата давалась за элементарное незадавание вопросов, откуда машина: надо было всего лишь сбрызнуть ее из пульверизатора краской, хотя мотор у нее при этом от жара аж трещал.

Районы Элмхерст и Джексон-Хайтс считались «маленькой Колумбией», а Куинс – главной гаванью для поступающего в США кокаина (отмыв денег шел через обналичку вчерную и деятельность липовых турфирм). Колумбийцы в округе гибли что ни день. Пару из них Уилли знал лично, в частности Педро Мендеса. Тот ратовал за объявившего войну наркотикам президента Сесара Трухильо и за свое радение схлопотал три пули – в спину, грудь и голову. Уилли взял в ремонт машину Педро буквально за неделю до его гибели. Да, в те дни это был совсем другой город, который трудно узнать в сегодняшнем.

А впрочем, Куинс всегда был другим. Не таким, как Бруклин, не таким, как Бронкс. Прежде всего, он несоизмерим с ними по своей необъятности. Беспорядочный, своенравный, Куинс безудержно расползался во все стороны. О нем не писали возвышенно-эпических книг. У него нет своего Питера Хэммилла [2] , который бы его мифологизировал. «Где-то в Куинсе…» Если бы Уилли перепадал бакс всякий раз, когда он слышал такую фразу, он давно бы стал богачом. Для тех, кто живет вне этого района, все, что находится в его пределах, это именно «где-то в Куинсе». Для них Куинс подобен океану: огромный, слабоизученный. Если что-нибудь в него бултыхнется, то теряется и остается там навсегда.

2

Питер Джозеф Эндрю Хэммилл (род. в 1948 г. в Лондоне) – певец, композитор и основатель прогрессив-рок-группы Van der Graaf Generator. Наиболее известен своими вокальными данными, его основные инструменты – гитара и фортепиано.

Но, несмотря на все это, Уилли нравился каждый из прожитых тут дней. А затем жена попыталась отнять у Уилли милый его сердцу Куинс. Чтобы от нее откупиться, не хватало даже предложенных Арно сбережений. К тому же помещение, как нарочно, выставил на продажу арендодатель. Даже если б Уилли сумел удовлетворить аппетиты ненасытной супруги, еще не факт, что с уходом помещения удалось бы сохранить свой бизнес. На принятие решения ему отводилось двое суток. Сорок восемь часов на то, чтобы отрешиться от без малого двадцати лет неустанных трудов и святой верности (имеется в виду гараж, а не брак), когда в дверях отгороженной каморки, где Уилли как мог вел бухгалтерию, появился высокий афроамериканец в дорогом костюме и длинном черном пальто. Этот человек и предложил выход из положения.

Незнакомец аккуратно постучал в окошко. Уилли поднял голову и спросил, чего гостю угодно. Незнакомец, войдя, так же аккуратно прикрыл за собой дверь, а Уилли отчего-то словно пронзила ледяная игла – насквозь. В армии Брю был всего лишь механиком, но оружие в руках держать умел и не раз его применял, хотя цели кого-нибудь убить перед собой не ставил – а зачем? Его по большей части заботило, как бы собственная голова не слетела с плеч. Вещи Уилли привык чинить, а не ломать, будь то джипы, вертолеты или люди.