Жница в зное
Шрифт:
Наставления продолжились за чаем; дымясь, он наполнил пиалы прекрасного фарфора. Акеми, делая маленькие осторожные глотки, украдкой поглядывала на новоявленную опекуншу — томилась, что будет стеснена и не испытает от первых часов свободы того безбрежного восторга, о каком столько мечтала. Госпожа, видя, что происходит с девушкой, приняла вид рассеянной серьёзности. Будь Акеми старше и имей опыт, она бы уловила, что умное, тонкое и чувственное лицо Виджайи дышит тем прихотливым изяществом, которое связывают с искушённостью.
Акеми захотела быть похожей
Возок — обтянутый изжелта-рыжей кожей короб на колёсах — принадлежал Виджайе, правил сухонький, совсем седой старичок. Крытая повозка, присланная за Акеми из дому, катила следом; возницей был мужчина, неспособный к соитию. Только такие могли служить в именье, которое верховная жрица не оставляла заботой все эти годы, когда Акеми жила при храме.
Теперь он оказывался всё дальше, хотя дорога ещё довольно долго вилась по его землям. За обочинами росли пышные кусты олеандра, потом с обеих сторон подступили масличные деревья. Близился вечер, но девушка ощущала на верхней губе капельки пота. Виджайя, сидя рядом, сняла с головы покрывало: тяжёлые чёрные с блеском волосы были уложены башней. Акеми решила, что дома велит сделать себе такую же причёску: до сих пор, согласно правилу, она носила только косу.
— Я гляжу вон на ту кибитку, которую мы нагоняем, — заговорила Виджайя, — она легка на вид, её везут две лошади. Почему возница их придерживает?
— Я не задумываюсь, — вяло ответила Акеми, не находя в вопросе ничего интересного.
— Размышления приводят к тому, что в повозке, по всей вероятности, едет женщина, — приятным тёплым голосом произнесла опекунша. — Мужчина присматривается, где можно съехать с дороги, дабы, скрывшись от взоров, вкусить усладу любви.
Виджайя окликнула старичка на козлах, приказала обогнать повозку. Когда эта кибитка на двух колёсах оказалась сбоку, Акеми увидела профиль молодого возницы и голову женщины, что сидела позади под пологом. У девушки заблестели глаза: наставница прочла в них уважительное изумление и сказала с весёлым лукавством:
— Разум не менее плоти нуждается в питании, и порой пищи бывает вблизи столько, что можно выбирать острое или сладкое…
Акеми почувствовала на щеках огонь румянца. Как ей хотелось видеть совокупление мужчины и женщины в кибитке!.. Она тянулась мыслями к ним; то же, что проплывало мимо, не поощряло ум к игре усилий. Всё чаще попадались сооружённые из глины и жердей, крытые тростником жилища бедняков, женщины в тёмных накидках пасли овец и коз; в небольших прудах стояли буйволы, погрузившись по грудь в мутную воду. Иногда на отдалении открывался за ярко-зелёными кущами белый фасад здания, где жил богатый землевладелец.
Девушка
Воин посмотрел на лошадей, запряжённых в возок, перевёл взгляд на оконце — Акеми в невольном страхе скрылась, отпрянув назад. Виджайя со своего места также видела воина, но казалось: её привлекают даль, горизонт, небо над ним.
— Скоро мы полюбуемся с холма закатом. Если нахлынет мечтательность, в гостинице выпьем вина… — сказала она не без неги.
Акеми впала в смущение и досадовала на себя. Она стыдилась неловкости молчания, когда смотрела на заход солнца, а виделся воин, желающий её обнять обнажёнными руками. Она представляла себя подхваченной ими, силилась вызвать ощущение их страстной мощи.
Переживание не отпускало и в гостинице. Слуга зажёг в комнате светильник, но Виджайя велела принести ещё три. Зачем ей понадобилось столько света? В эти дни запрещалось есть мясо — Виджайя предложила заказать жаренную на решётке рыбу: её подавали с ореховым соусом. Госпожа осведомилась, не заждались ли еды её слуга-старичок и возница, принадлежащий Акеми. Оба в многолюдном помещении для бедноты уже поглощали похлёбку и горячие лепёшки с маслом.
У хозяина гостиницы имелось вино в бочках, в амфорах. Виджайя выбрала то, что хранилось в бурдюке. За трапезой она обратилась к подопечной:
— Чтобы быть спокойной за тебя, я должна убедиться, в самом ли деле твой слуга бессилен как мужчина.
Акеми не ожидала подобного.
— Если вы так хотите… — сказала осторожно, стараясь показать невозмутимость.
Слуга по имени Баруз, постучавшись, ступил в комнату. Человек не первой молодости, он не был ни крепким, ни щуплым на вид. Виджайя спросила его, доволен ли он своими обязанностями. Тот слабо улыбался большими растерянными глазами. Госпожа ласково повторила вопрос и добавила:
— Если скажешь правду обо всём, что мы хотим знать, то, наверное, получишь место получше.
Слуга, помешкав, проговорил неуверенно:
— Место получше…
— О! Мы видим, какой ты сообразительный! — с поощряющей радостью воскликнула Виджайя. — А теперь ответь, ничего не утаивая, — продолжила она и вкрадчиво и строго, — ты когда-нибудь лежал на женщине, сажал её на колени или женщина ложилась, а, может быть, усаживалась на тебя?
Лицо слуги оставалось недвижным, будто слова пролетели мимо ушей. Вдруг он сказал: