Жорж Кювье. Его жизнь и научная деятельность
Шрифт:
Однако более счастливые «друзья» относились к переписке очень небрежно. Тяжело читать почти непрерывные жалобы на молчание и равнодушие, – жалобы, исходящие из сердца и наполняющие письма Кювье.
Таковы были условия, среди которых ему приходилось работать. Пошлое и невежественное общество, равнодушие друзей, недостаток научных пособий – словом, все данные для того, чтобы заглушить всякое научное стремление. «Но те, кто получил от природы благородное назначение просвещать себе подобных, чувствуют свои силы… и то невыразимое очарование, которое испытываешь, отыскивая истину, заставляет забывать о бедности и людском равнодушии» (Cuvier. Eloge de Darcet).
Все свободное время Кювье посвящал естественноисторическим исследованиям. Занятия его отличались таким же разнообразием, как и раньше, хотя главными предметами были ботаника, зоология,
Письма к Пфаффу переполнены естественноисторическими заметками: тут мы находим целые ботанические трактаты, например о классификации родов астра (Aster) и герань (Geranium); описания насекомых, червей, ракообразных, монографии некоторых семейств и родов. В одном из писем он упоминает о составленной им монографии ихневмонов с описаниями и рисунками более 60 видов. В первый же год своего пребывания в Нормандии он посылает друзьям целый трактат о ракообразных. В то же время изучает анатомию и систематику птиц и излагает свои исследования о строении птичьего горла: это был первый набросок мемуара, напечатанного несколько лет спустя. Он собирал также рыб, срисовывал их, изучал их анатомию и составлял огромную коллекцию рисунков – первые материалы для будущего грандиозного труда «Естественная история рыб». Но особенно важное значение имели его исследования в области моллюсков. Надо заметить, что в эту эпоху лишь небольшой уголок животного царства – позвоночные – был исследован довольно обстоятельно. Несравненно более обширный и разнообразный мир беспозвоночных, или «животных с белою кровью», как их неправильно называли тогда, требовал еще коренной обработки. За него-то и принялся Кювье, положив в основу своих трудов анатомическое исследование. Близость моря обеспечивала ему неисчерпаемое богатство материалов. «Большая часть моих исследований над морскими животными, – писал он впоследствии Германну, – была произведена в порту Фекамп, между Дьепом и Гавром, в течение моего трехлетнего пребывания там». Письма к Пфаффу переполнены описаниями моллюсков; в 1790 году Кювье сообщает, что им изучено и срисовано уже более 200 видов.
Таким образом, здесь начинается преобразование системы животных на основании сравнительной анатомии.
С самого начала своего пребывания у Гериси Кювье вел «diarium zoologicum» – дневник, в который он заносил все свои зоологические исследования. Материалы, накопившиеся в этом дневнике, оказались достаточными, чтобы впоследствии сразу поставить Кювье на первое место среди парижских ученых.
Эти самостоятельные исследования не мешали ему следить за успехами других наук. Здесь, в Нормандии, он познакомился с системой Жюсье, сразу понял ее значение и усердно рекомендовал Пфаффу заняться ею, если только он хочет иметь действительные успехи в ботанике.
Здесь же прочел он «Trait'e de Chimie» [5] Лавуазье, по поводу которого вступил в спор с Пфаффом, защищавшим немецких химиков. Приведем одну фразу из этого спора, характеризующую широту воззрений Кювье: «Каким ты мне кажешься маленьким, когда нападаешь на опыты только потому, что они сделаны французами! Разве природа изменяется вместе с правительствами, что ты делишь химию на немецкую, французскую, английскую и прочие? Помни, любезный друг, что истинный философ берет истину везде, где она может, где она хочет проявиться». (18 февраля 1790 г.)
5
«Трактат по химии» (фр.)
Геология также занимала Кювье; в одном из его писем мы находим изложение системы Делюка, тогдашней знаменитости, с очень меткими критическими замечаниями.
Находка нескольких ископаемых раковин внушила ему мысль изучить эту погибшую фауну и сравнить ее с современной, – мысль, исполненную впоследствии в «Recherches sur les ossements fossiles». [6]
Недостатки искусственной системы, основанной на изучении наружных признаков, уже с самого начала занятий были для него ясны. Так, он пишет Пфаффу 17 ноября 1788 года: «Легкость этой работы (то есть составления искусственных систем), не требующей никакого гения, – причина, почему
6
«Исследования ископаемых останков» (фр.)
«Со времени смерти Линнея, – пишет он Гартману, – естественная история лишилась законодателя. Каждый следует своему капризу, и, если эта анархия будет продолжаться, наука скоро превратится в лабиринт, из которого и не выберешься». (18 ноября 1790 г.)
«В растительном царстве, – читаем мы в другом письме тому же Гартману, – различные классы признаков были изучены лучше и степень их важности для естественной классификации определена точнее, чем у животных. Так, убедились, что прорастание является главным признаком, а оплодотворение – подчиненным. Первое дало возможность установить естественные классы, второе – порядки и роды».
«Вся организация животного находится в необходимой гармонии с его образом жизни. Пища и способ ее добывания – главные обстоятельства в животной жизни. Жевательные органы должны находиться в известном отношении с пищей, следовательно, со всем образом жизни, следовательно, со всей организацией».
В этом отрывке мы уже находим в довольно ясной форме основные, капитальные идеи – о подчиненности признаков и соотношении органов, развитие и применение которых легло в основу реформ Кювье в области палеонтологии и. систематики.
В этих исследованиях Кювье является уже тем строгим, точным ученым, каким мы его видим в «Лекциях сравнительной анатомии», «Животном царстве» и прочих трудах. Будущий противник Жоффруа, ненавистник туманных гипотез и всяких, если можно так выразиться, поэтических вольностей в области естествознания, проглядывает в каждой строке его писем. Так, он говорит по поводу Бюффона: «В статьях общего характера он слишком увлекается воображением и вместо того, чтобы изучить свой предмет с философским хладнокровием, нагромождает гипотезы, которые, в конце концов, не приводят ни к чему ни его самого, ни читателя».
«Необходимая вещь для каждой науки – изучать все досконально. Я бы желал, чтоб доказанное опытом строго отделялось от гипотез».
Излагая систему Лавуазье, он прибавляет: «Советую тебе купить эту книгу; я уверен, что она очень понравится тебе, так как в ней нет гипотез и туманных разглагольствований».
По поводу вопроса о происхождении животного мира он выражается еще определеннее: «Не стану пускаться в темную метафизику, которою ты заканчиваешь свой трактат; я уже давно стараюсь, не прибегая к ней, составить себе понятие о пластических силах природы. Метафизика в особенности вредна, когда по методу Платона облекается в поэтические метафоры. Я думаю, я вижу, что водяные животные созданы для воды, а остальные – для воздуха. Но чтобы они были корнями, или ветвями, или вообще частями одного ствола – этого, повторяю, я не могу понять. Ты скажешь: Odi profanum vu gus et arceo, – что касается меня, то я не забираюсь так высоко, чтобы рассматривать земные существа; мой путь длиннее, зато, быть может, вернее приведет меня к цели, тогда как вам Солнце сожжет крылья».
Таким образом, Кювье вышел уже созревшим из своего уединения. Здесь сложились его общие политические и научные воззрения, здесь зародились его важнейшие идеи, здесь, наконец, были намечены, а частью – для сравнительной анатомии и естественной системы животных – и выполнены его величайшие труды.
Из ученых, с которыми Кювье имел связь, наибольшее значение имел для него Кильмейер. «Он был моим первым учителем в этой области (т. е. сравнительной анатомии),– говорит Кювье, – и вполне заслуживает мою признательность». Философские воззрения Кильмейера – близкие к учению натурфилософов – находили, правда, в лице Кювье противника; но он был в то же время строгим методическим исследователем, и в этом отношении оказал влияние на своего ученика и друга. Пфафф даже считает возможным, что Кювье из сочинений Кильмейера почерпнул мысль проследить каждый отдельный орган в его постепенном изменении от семейства к семейству, от отряда к отряду, – мысль, легшую в основание «Лекций сравнительной анатомии».