Жоржи Амаду. Капитаны песка
Шрифт:
Падре простер к небу сжатые кулаки. Неужели он поступает, как коммунист? Но он только хочет дать немного тепла этим маленьким душам. Спасти их, улучшить их жизнь. Раньше из них выходили только воры, карманники, жулики. В лучшем случае - бродяги... Самое достойное занятие... А он хотел, чтобы они выросли порядочными людьми, честно зарабатывали свой хлеб... Тут надо действовать исподволь. Принуждением ничего не добьешься... Из колонии они выходят еще хуже... Только не жестокими наказаниями, слышишь, Господи? В колонии наказания ужасны... Только терпением, только любовью... Христос думал так же... Почему как коммунист?.. Даже самый ничтожный может услышать глас Божий... Отказаться от этих детей? Приход потерян... Старая мать будет плакать... А учеба сестры в педучилище?
Падре опускается на колени прямо на улице, простирает руки к небу. Но тут замечает, что над ним смеются прохожие. Он поднимается, испуганный, и, сгорая со стыда, вскакивает на подножку трамвая.
Какой-то человек замечает:
– Смотрите-ка, пьяный падре. Какой стыд...
На трамвайной остановке все смеются.
Сачок надавил черным ногтем - волдырь прорвался. Потом посмотрел на руку - там их полно. Вот почему у него такой жар, слабость во всем теле. Это оспа. Она буквально опустошила бедные кварталы Баии. Врачи говорят, что эпидемия идет на убыль, но все еще много новых случаев
заболевания, каждый день людей отвозят в инфекционные бараки. "И никто оттуда не возвращается", - думает Сачок. Даже Алмиро, из-за которого в складе поднялся такой шум, попал в барак. И не вернулся... Он был хорошим парнем. Говорили, правда, что он и Бузотер... Но он не был вредным, никому не надоедал. Хромой устроил весь этот скандал. А когда узнал, что Алмиро умер, стал еще угрюмее. Считает себя виноватым в его смерти. Ни с кем не разговаривает, только со своей собакой.
– Спятит в конце концом, - думает Сачок.
Он закурил сигарету и побрел к складу. Там был только Профессор. В эти полуденные часы все капитаны заняты "делом", трудно застать кого-нибудь на месте.
Профессор сразу заметил его:
– Дай сигаретку, Сачок.
Тот бросил одну. Потом пошел в свой угол, связал в узел пожитки. Профессор наблюдал за ним:
– Ты что, уходишь?
Сачок подошел к Профессору с узелком под мышкой:
– Не говори никому... Только Пуле...
– Куда ты идешь?
Мулат рассмеялся:
– В барак...
Профессор увидел, что его руки, грудь усыпаны волдырями.
– Не ходи туда, Сачок...
– Почему, брат?
– Ты же знаешь... Это верная смерть...
– Думаешь, я останусь здесь, чтобы заразить остальных?
– Мы тебя вылечим...
– Все умрут. У Алмиро все-таки был дом. У меня - никого.
– Ты скажи Педро Пуле. Другим не надо.
– Пойдешь все-таки?
– только и мог выговорить Профессор.
Сачок кивнул, и они вместе вышли из склада. Сачок посмотрел на город и махнул рукой, словно прощался с ним навсегда. Сачок был бродяга, и никто не любит свой город сильнее, чем они. Потом взглянул на Профессора:
– Когда будешь рисовать мой портрет... Ведь будешь, правда! (Профессор кивает. Ему хочется сказать Сачку какие-то теплые слова, как брату, но они не идут у него с языка). Не рисуй меня с волдырями, не надо...
Его силуэт пропал в песках. Профессор смотрит ему вслед, с комком в горле, так и не сказав нужных слов. Но поступок Сачка кажется ему прекрасным, потому что он ушел вот так, навстречу смерти, чтобы спасти остальных. У тех, кто жертвует собой ради людей, в груди вместо сердца горит звезда. И когда герои умирают, их сердца остаются на небе. Так появляются новые звезды, - говорил Божий Любимчик. Сачок был совсем еще мальчишкой, но в груди у него горела звезда. Пропал из виду его силуэт. И Профессор вдруг понял, что никогда больше не увидит своего друга. Он ушел навстречу смерти.
На макумбах в честь Омулу негритянский народ, отмеченный оспой, пел:
"Кабоно,
Азиелло енгома!
Пусть кожа задубеет у меня!
Омулу в сетан ступай,
Оспу там распространяй".
Омулу наслала оспу на Баию. Это была месть городу богачей. Но у богатых есть вакцина, что могла знать об этом Омулу? Она была богиней бедных негров, пришла из диких африканских лесов. Что она знала о прививках? И тогда оспа спустилась в Нижний город и стала косить подданных Омулу. Омулу сделала все, что могла: она превратила черную оспу в белую, болезнь глупую и неопасную. Но все равно умирали негры, умирали бедняки. Омулу сказала, что их убивает не оспа, их убивают инфекционные бараки. Омулу только хотела пометить своих черных сынов. А убивал их барак. Но на макумбах просили увести оспу из города в сертан к богатым фазендейро. У них много денег и много земли, но они тоже ничего не знают о вакцине. И Омулу пообещала уйти. Поэтому негры, жрецы и жрицы Омулу, поют:
"Она поистине нам мать,
Она нам станет помогать..."
Омулу обещает уйти. Но чтобы ее черные дети не забывали о своей богине, предупреждает в прощальной песне:
" Ну, сыночки, до свидания,
Ухожу я, но вернусь..."
И однажды ночью, когда на всех макумбах гремели атабаке, таинственной байянской ночью Омулу вскочила в восточно-бразильский экспресс и умчалась в сертаны Жуазейро. Оспа отправилась вместе с ней.
Сачок вернулся из инфекционного барака страшно худой, одежда болталась на нем, как на коле. Лицо было изрыто оспой. Когда он появился в складе, капитаны смотрели на него со страхом. Но Профессор сразу же подошел к Сачку:
– Выздоровел, мулат?
Сачок улыбнулся. Ребята подходили, жали ему руки. Педро Пуля обнял его:
– Вернулся?
– Молодчина.
Даже Хромой подошел. Жоан Длинный стоял с ним рядом. Сачок окинул друзей взглядом. Попросил закурить. Руки у него были, как у скелета. Глаза ввалились. Он молчал, с нежностью рассматривая старый склад, мальчишек, собаку, которую Хромой прижимал к груди. Тогда Жоан Длинный спросил: