Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
Шрифт:
По вечерам шарады и другие забавы. Чан впервые звенит от взрывов смеха. Когда в устройстве «живых картин» начинает участвовать Тальма, они приобретают высокую театральность.
Евгений не может задержаться надолго — в Париже его ждет больная жена, но он увозит с собой письмо матери к императору. Жозефина хочет вернуться, а заодно — само собой — просит несколько сот тысяч франков для приведения Наваррского замка в более жилой вид. У Наполеона самый разгар медового месяца, ему некогда писать, и Евгений передает матери его устный ответ. Обиженная Жозефина посылает бывшему мужу следующее письмо, составленное в церемонном тоне, очень далеком от прежнего «Бонапарта»:
«Наваррский замок, 19 апреля 1810.
Государь,
Сын заверил меня, что ваше величество согласно на мое возвращение в Мальмезон и готово выдать мне испрошенный мною аванс на обустройство Наваррского замка.
Эта двойная милость в значительной мере развеяла тревогу и даже боязнь, которые вселило в меня ваше долгое молчание, государь. Я уже опасалась, что ваше величество совсем изгнало меня из своей памяти. Вижу, что это не так. Вот почему я сегодня менее несчастлива
В конце месяца я переберусь в Мальмезон, поскольку ваше величество не видит к тому никаких препятствий, но должна вам сказать, государь, что не воспользовалась бы столь быстро той свободой, которую ваше величество предоставляет мне на этот счет, если бы Наваррский замок не требовал немедленного ремонта, необходимого в интересах моего здоровья и здоровья чинов моего дома. В Мальмезоне я намерена пробыть недолго. Оттуда я вскоре отправлюсь на воды. Но ваше величество может быть уверено, что, находясь в Мальмезоне, я буду жить так, как если б была за тысячу лье от Парижа. Я принесла большую жертву, государь, и с каждым днем все больше чувствую, как она была велика. Тем не менее эта жертва будет тем, чем ей положено быть — жертвой исключительно с моей стороны. Ни одно проявление моих горестей не станет помехой счастью вашего величества.
Я непрестанно желаю вашему величеству счастья. Быть может, мне еще доведется увидеть вас, но, чтобы ваше величество окончательно убедилось в моей искренности, я всегда буду считаться с новым вашим положением и сделаю это молча; уверенная в чувствах, какие вы, государь, питали ко мне прежде, я не стану домогаться нового их подтверждения и всецело положусь на вашу справедливость и ваше сердце.
Ограничусь лишь просьбой к вашему величеству оказать мне милость и найти средство подтверждать время от времени как мне, так и тем, кто меня окружает, что я все-таки занимаю маленькое место в ваших воспоминаниях и большое место там, где речь идет об уважении и дружбе. Это средство, каково бы оно ни было, усладит мою тоску, ничем, как мне кажется, не умалив самое для меня важное — счастье вашего величества».
Жозефина решительно не перестает его удивлять. На этот раз она выиграла. Наполеон отвечает: «Друг мой, я получил твое письмо от 19 апреля. Ты думаешь обо мне дурно. Люди, подобные мне, не меняются. Не знаю, что мог тебе сказать Евгений. Я не писал тебе потому, что не писала ты, но я всегда был готов сделать все, чтобы тебя порадовать. С удовольствием узнал, что ты едешь в Мальмезон и довольна жизнью. Я тоже всегда буду доволен ею, пока получаю вести о тебе и могу отвечать тебе тем же. Больше ничего не скажу, пока ты не сравнишь свое письмо с моим, а уж потом ты вольна судить, какое из них теплее и дружественней — твое или мое. Прощай, дружок, не хворай и будь справедлива к себе и ко мне».
Евгений доставляет это письмо, и Жозефина тут же берется за перо:
«Тысяча благодарностей за то, что не забываешь меня. Сын привез мне твое письмо, Я читала его со всем сердечным пылом и все-таки читала долго, потому что плакала над каждым словом, но слезы эти были сладостны. Я полностью обрела свое сердце таким, каким оно было и каким всегда останется: есть чувства, которые составляют мою жизнь и угаснут лишь вместе с нею. Я была бы в отчаянии, если бы мое письмо от 19-го не понравилось тебе; я уж не помню точно, в каких выражениях его составила, но знаю, каким мучительным чувством оно продиктовано — горечью оттого, что ты не даешь знать о себе.
Я написала тебе при отъезде из Мальмезона, и сколько раз с тех пор мне хотелось написать тебе еще! Но я понимала, что у тебя есть причины к молчанию, и боялась докучать тебе письмом. Твое явилось для меня бальзамом. Будь счастлив! Счастлив, насколько ты заслуживаешь! Говорю тебе это от всего сердца. Ты и мне уделил частицу своего счастья, частицу, которую я глубоко прочувствовала: для меня нет ничего дороже знака внимания с твоей стороны.
Прощай, друг мой, благодарю тебя так же горячо, как всегда буду любить».
Все это может показаться чуточку утрированным. Но она знает «Бонапарта» и умеет с ним обходиться. На что она только не согласна, лишь бы выбраться из Наваррского замка! К тому же ей нужны деньги. Ей хочется также, чтобы император женил двух ее кузенов Таше. Евгению поручено изложить повелителю эти ее пожелания. Должен он поговорить и о ее планах на будущее.
«Евгений передал мне, что ты собираешься на воды, — отвечал Наполеон из Брюсселя, где находится с Марией Луизой. — Ни в чем себя не ограничивай. Не слушай, что болтают в Париже: те, кто сплетничает, — бездельники и не знают истинного положения вещей. Мои чувства к тебе не изменились, и я хочу, чтобы ты была счастлива и довольна».
Наполеон согласен женить старшего из Таше — Луи [139] , который писал Жозефине в декабре 1806 с Мартиники, на княгине де ла Леен, племяннице принц-примаса. Что касается младшего, Анри, то императору только этого «маленького озорника» не хватало! «Он сорвал с себя в Мадриде французскую кокарду», даже не предупредив его, Наполеона, повинуясь «любовному увлечению» и забыв о своем долге перед государем. «Пусть делает, что хочет, женится, на ком хочет», — Наполеону это безразлично. Император «весьма» одобряет намерения Жозефины «произвести известные траты в Наваррском замке», но не дает ни гроша сверх того, что предусмотрено. Он только разрешает выдать ей аванс: 600 000 франков на Наваррский замок и 100 000 на Мальмезон.
139
Уже глубоким стариком он станет обер гофмаршалом императрицы Евгении, а сын его — камергером Наполеона III.
1 мая 1810 Жозефина отправляется в Лувье для посещения местной мануфактуры. В «почетный
15 мая она возвращается наконец в Мальмезон. К приезду ее парк уже в цвету: клумбы покрыты ковром махровых гиацинтов и драгоценных тюльпанов. Пурпурнолистая магнолия не слишком пострадала зимой. С особенным удовольствием Жозефина обходит свои теплицы и вольеры, где один попугай целыми днями твердит: «Бонапарт! Бонапарт!», а другой, как рассказывают, прекрасно говорит по-испански и оживляется при звуках гитары.
140
Где ныне прошлогодний блеск? — автор перефразирует ставшую поговоркой строку из знаменитой «Баллады о дамах былых времен» Франсуа Вийона: «Где ныне прошлогодний снег?»
Бывшая императрица вправе гордиться своим созданием: ее попечениями Мальмезон с самого консульства непрерывно украшается. «Это чарующее место», — заявляет г-жа де Ремюза. С 1806 Жозефина сумела привлечь к себе на службу знаменитого Берто [141] , архитектора и мастера садово-паркового искусства, которого кое-кто считает вторым Ленотром [142] . Он оживил и освежил парк, добавив в него «воздуху», усеяв его каскадиками, водопадами, прудами. Рукава речек опоясали островки, сплошь усеянные цветами. Со стороны Храма Любви между водоемами и лужайками «вклинились» огромные купы рододендронов. На канале, — рассказывает очевидец, побывавший в Мальмезоне в 1810, — «плавают красивые лодки, резвятся черные лебеди с красным клювом и множество водяных птиц». Перед замком кишит толпа «пажей, камергеров, ливрейных лакеев, басков», одетых в зеленое с золотом скороходов бывшей императрицы, которые суетятся вокруг’ колясок «без верха, но с огромным зонтом посредине». Что до лошадей и жокеев, то они, по-видимому, просто «великолепны».
141
Берто, Луи Мартен (1771–1823) — архитектор и мастер садово-паркового искусства.
142
Ленотр, Андре (1613–1700) — архитектор и мастер садово-паркового искусства, создатель Версальского парка.
В предыдущем году Жозефина сумела получить от управляющего Шенбруннским парком Боза 800 черенков экзотических растений. Известно ли это Марии Луизе?
Изгнанница может гордиться собой и проходя по галереям, передним и гостиным своей резиденции. Мальмезон стал настоящим музеем. Потребуется работа семидесяти девяти человек в течение более двух месяцев, чтобы составить опись всего, что собрано здесь не только благодаря вкусу владелицы, но и из подражания моде, из любопытства, а то и в угоду какому-нибудь временному увлечению, в частности прискорбному «трубадурскому» стилю. Ее коллекция картин, книг, минералов, ее драгоценности вкупе со стоимостью самого Мальмезона, Буапрео и Бюзанваля составляют в «живых деньгах» более семи с половиной миллионов. Четыре года спустя Гортензии и Евгению придется продать часть этого имущества для покрытия пассива — двух с половиной миллионов долгов, не считая уже назначенных рент и обещаний приданого, розданных не в меру щедрой креолкой.
Частенько она любуется и позволяет любоваться другим ее камнями, минералогическими кабинетами, коллекцией античных вещей, драгоценными вазами и прежде всего картинами. У нее сто десять полотен великих мастеров, в том числе Альбано, Корреджо, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Веронезе, Дюрера, Рембрандта, Тенирса, ван Дейка, Гольбейна, Рейсдала, Мурильо. Кстати, по смерти Жозефины этот ансамбль был оценен всего в 27 850 франков. Говоря точнее — недооценен.
Император с Марией Луизой в Бельгии, поэтому визитеры, преимущественно обитатели предместья Сен-Жермен, стекаются в Мальмезон целыми толпами. За завтраком редко бывает меньше дюжины приглашенных, за обедом — вдвое больше. К тому же здесь едят уже не бегом, как раньше. Яствами наслаждаются, смакуют бисквиты с мороженым — изобретение шеф-повара итальянца Руччези. По вечерам за трапезой четыре метрдотеля, кравчие, камер-лакеи, баскский скороход, скороход негр и один лакей на каждого приглашенного разыгрывают вокруг гостей балет, как в Тюильри. После обеда слушают концерт, где поет знаменитый Гара [143] . Жозефина показывает друзьям письмо от Наполеона: «Очень хочу тебя видеть, надеюсь быть в Сен-Клу 30 этого месяца. Чувствую себя превосходно. Мне недостает одного — уверенности, что ты довольна и здорова. Сообщи мне имя, под каким будешь фигурировать в дороге. Не думай даже сомневаться в искренности моих чувств к тебе: они просуществуют столько же, сколько я сам. Усомнившись в них, ты была бы несправедлива».
143
Гара, Пьер Жан (1753–1823) — известный концертный певец и учитель пения.
Навестит ее император только 13 июня. «Вчера у меня был счастливый день, — напишет Жозефина Гортензии. — Его приезд осчастливил меня, хотя и пробудил во мне прежнее горе… Это такое волнение, которое хочется испытывать почаще. Все время он не отходил от меня, у меня же хватило духу сдержать слезы, готовые хлынуть каждую минуту, но, когда он уехал, я почувствовала себя очень несчастной. Он, как обычно, был со мной добр и любезен и, надеюсь, прочел в моем сердце всю ту нежность и преданность, какими я проникнута к нему».