Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
Шрифт:
Так пришло уже 6 января. В полдень 7-го, в воскресенье, полицейский комиссар принес аббату Рюдмару письмо от г-на Гье, секретаря Госпожи Матери, «заверенное его имп, выс. князем архиканцлером», Она уведомляла докладчика о том, что его заключения ждут к одиннадцати завтрашнего дня.
8 января, и «грозила мне, — рассказывает аббат Рюдмар, — гневом его величества в случае непредставления моих выводов к названному часу означенного дня».
Несчастный просидел всю ночь, управился к сроку, но церковный суд собрался только во вторник. Если верить его «Рассказу», Гье «полчаса, а может и больше, распространялся о несогласии императора, утверждал, что тот никогда не имел намерения вступать в брак, и выдвигал в пользу человека, перед которым мы все дрожали, довод о недействительности брака, помогавший только несовершеннолетним, застигнутым врасплох и подвергшимся
Выводы Рюдмара — иначе и быть не могло — сводились к следующему:
Брак между их величествами должен рассматриваться как недействительный, не заключенный должным образом и не имеющий силы quoad foedus [128] ввиду того, что был заключен в отсутствие местного священника и свидетелей, которых требует Тридентский собор [129] и церковные уложения.
Чтобы обосновать свою точку зрения, Рюдмар углубился в чрезмерно сложные тонкости. Согласно ему, «испросив себе лишь льготы, которые бывали ему порой необходимы для исполнения обязанностей великого капеллана, но не оговорив и постатейно не перечислив чрезвычайные духовные функции, каковые он должен был выполнять при особе его величества, кардинал Феш тем самым не мог получить и не получил ни льготу на отсутствие свидетелей, ни право местного священника».
128
Quoad foedus (лат.) — в смысле супружества.
129
Тридентский собор — вселенский собор католической церкви, заседавший в итальянском городе Тренто (лат. Тридентум) в 1547–1563.
Таким образом, согласно бедному докладчику, Пий VII не знал, о какой льготе толкует ему Феш, хотя только что выслушал признание Жозефины! Это означало изобразить его святейшество дураком. Больше того, если верить запутавшемуся в скверной истории Рюдмару, папа был обманут — и обманут преднамеренно — кардиналом Фешем.
Теперь займемся, в свой черед, диоцезальным судьей каноником Буалевом. Подчеркнув «затруднительность обращения к главе церкви, которому всегда фактически принадлежало право расследования и решения подобных чрезвычайных случаев», каноник выносит свой приговор. Согласно ему, Наполеон и Жозефина оказывались свободны от всяких взаимных обязательств, могли вступить в новый брак и не имели больше права «общаться и посещать друг друга под страхом церковного наказания».
Затем взял слово докладчик архиепископского суда аббат Корпе. Он, со своей стороны, «из почтения к его императорскому и королевскому величеству» отказался рассматривать вопрос о несогласии жениха и ограничился отсутствием свидетелей и местного кюре — решающими в кассационном смысле доводами.
Последним свое мнение изложил аббат Лежас, диоцезальный судья. Оно, бесспорно, оказалось самым угодливым. Новоназначенный епископ Льежский — он еще не занял своего престола и никогда не будет рукоположен — нашел новый довод, подсказанный ему, возможно, Камбасересом и собственной иезуитской изворотливостью. Согласно ему, «поскольку гражданский брак их величеств был расторгнут сенатусконсультом от 16 декабря прошлого года и расторжение это продиктовано неизменно действующими мотивами чрезвычайной важности, отныне становится невозможным обосновывать возобновление церковного брака на предшествовавшем последнему гражданском браке, который не может иметь больше силы». В остальном — все то же: не было ни местного кюре, ни свидетелей, значит, не было и брака. Заключал судья похвалой «набожности и добродетелям» кардинала Феша:
«Горячее стремление соответствовать пожеланиям ее вел. императрицы, равно как, вероятно, надежда закончить и довести до совершенства начатое им дело, неожиданная просьба императрицы, наконец, не могли не поразить его и заставили забыть о соображениях, которые он принял бы во внимание, если бы располагал несколько большим временем».
Словом, Лежас попытался доказать, что Феш обманул Пия VII, а Наполеон — вообще всех,
Так, изрядно недовольные собой, гг. клирики завершили свою работу.
И, открыв «Монитёр» от 14 января, Жозефина могла прочитать там, что «церковный суд парижского диоцеза объявил своим решением от 9 января недействительным с точки зрения церкви брак его величества императора Наполеона и ее величества императрицы Жозефины», а «12 числа текущего месяца это решение было утверждено архиепископским судом столицы».
Жозефина рыдает: последние узы перерезаны.
Если для нее все еще длится агония, то император — несомненно, благодаря округлым формам Кристины де Матис — начинает переворачивать страницу, и письма его становятся менее печальными. Возможно, он следует советам Шарля де Ремюза. 23-го он ограничивается тем, что сообщает Жозефине: «Надеюсь увидеть тебя завтра веселой и бодрой». В самом деле, он отправляется в Мальмезон, но как визитер, стараясь не покидать гостиной и не встречаться с Жозефиной в ее личных покоях, как делал еще совсем недавно. Отношения у них чисто добрососедские: на следующий день, 25-го, в понедельник, Жозефина едет с Гортензией в Трианон, и император оставляет их обедать. Как прежде, — уже пора говорить «прежде», — она председательствует за столом, сидя напротив Наполеона. С виду ничего не изменилось. Обедающим прислуживают, стоя, дежурные камергеры и пажи, трапеза протекает с обычной быстротой, но в столовой царит глубокое молчание, и Жозефина, готовая упасть в обморок, не может проглотить ни кусочка. «Император, — повествует Гортензия, — несколько раз молча утер глаза, и после обеда мы немедленно уехали».
Наполеон вернулся в Тюильри. Дворец — он напишет об этом Жозефине — кажется ему огромным и пустым. «Я оказался здесь в полном одиночестве». К тому же ему очень тоскливо обедать одному.
Между Мальмезоном и Тюильри непрерывно снуют курьеры, преимущественно — пажи. Когда они возвращаются, император расспрашивает их и, если «утренний» паж докладывает, что видел ее «в слезах», выговаривает ей за это. Она должна выглядеть по-другому! Чтобы развлечь ее, он принуждает королей Вюртембергского и Баварского, находящихся в это время в Париже, отправиться в Мальмезон, и у Жозефины по-прежнему сохраняется иллюзия, что она все еще «императрица».
Вставая по утрам, Наполеон часто спрашивает:
— Вы навещали императрицу Жозефину?
Придворный смущенно склоняется, не зная, что отвечать, и явно стараясь сообразить, какой оттенок — утвердительный или отрицательный — придает император ответу на его утреннее приветствие.
— Нехорошо, господа, — бросает Наполеон. — Надо навещать императрицу Жозефину.
Мгновенно «мальмезонская дорога заполняется экипажами, и придворные летят наперегонки», как говорит м-ль д'Аврийон.
Г-жа де Шатене одной из первых начинает ездить в Мальмезон. «Хотя гостиную уже заполнили гости, императрица не показывалась. Наконец бедная женщина вышла к ним и, как обычно, направилась к особе, стоявшей с краю. Ею оказалась г-жа Клеман де Ри. Жозефина, сдерживая слезы, неуверенно что-то пробормотала.
— Мне кажется, ваше величество, вы очень поправились, — сказала г-жа Клеман де Ри.
При этом неуместном замечании на губах страдалицы появилась улыбка.
— Вот бы не подумала! — отозвалась она.
И подошла ко мне уже более уверенно. Я посмотрела ей в глаза. Они покраснели от слез, которые оказались так заразительны, что я тут же расплакалась. Бедная Жозефина поблагодарила меня за столь нежное участие, назвала меня доброй и добавила, что ей сейчас очень нужно собрать все свое мужество.
Вскоре разговор принял тот общий характер и оживленный оборот, какие с таким искусством умела ему придавать эта выдающаяся женщина. Через несколько минут перешли в одну из галерей, выдержанную в прекрасных пропорциях, которую распорядилась возвести сама владелица. Галерею украшали отменно подобранные произведения самых замечательных художников. В конце галереи на мольберте стояла только что законченная картина; это был портрет самой императрицы работы Прюдона [130] . Художник изобразил ее более молодой и, пожалуй, несколько приукрасил.
130
Прюдон, Пьер Поль (1758–1823) — живописец и рисовальщик, автор портрета императрицы Жозефины (1805).