Жребий Кузьмы Минина

Шамшурин Валерий Анатольевич

— Фор!.. Цурюк!.. Нах рехтс!.. Линке!.. Абштанд!.. [28]

Дворянство разглядывало ладно пригнанные выпуклые панцири иноземцев, не без досады подмечая, как неуклюже, на разный вкус и лад было одето и вооружено само. Всё чуть ли не домодельное и как бы ещё с пращурова плеча. И хоть, что говорить, прочны и надёжны были чешуйчатые куяки, кольчужные юшманы, а то и богатые пластинчатые бехтерцы или совсем устарелые колонтари, но отеческие доспехи обременяли излишеством и тяжестью железа, лишали подвижности. Не всегда, видно,

впрок приверженность старине. Правда, оружие едва ли уступало иноземному, и протазан казался игрушкой рядом с рогатиной. Когда есть что сравнивать, тогда есть и о чём спорить. Толки велись вперемешку:

28

Вперёд!.. Назад!.. Направо!.. Лево! Дистанция!., (нем.).

— Верно, искусники за рубежом, да и мы не лыком шиты. Пушки наши куда с добром, свей, слыхал, крадут их.

— А колокола немецки слыхивал? Глухо, аки в сковороду бьют, не в пример московским.

— Отступись с колоколами. Не о том речь. А о том, что всяко оружие головы требует. Баторий-то в недавни ещё поры Псков брал и не взял. Не помогла ему нова ратна снасть. А у Смоленска ноне не Жигимонт ли со всеми иноземными ухищрениями понапраске пыхтит?

— Ляхи свои сабли бросают, коль наши им достаются.

— А колокола ихни слыхивал?

— Далися дурню колокола! Молчи уж!

— Они хитростью, а мы храбростью.

— Полно-ка «мы» да «наше»! Было б у нас ладно, не хватили бы столь лиха. Поделом немцы нам под носом утирают, ишь как ратуют — завидки берут!

— Впрямь. Доброе переимать не зазорно...

Отвлечённые зрелищем, дворяне упустили из виду Скопина, который с воеводами медленно проехал позади них к дворцовому крыльцу. Только услыхав его быстрые шаги по ступеням, все стали поворачивать головы.

— Хитра наука! — воскликнул князь, указывая на замерший мгновенно строй ландскнехтов. — Всем подобает овладеть сим. Всем без изъятья! И с тщанием добрым. Я глаз не спущу. Инако не ждать успеха.

— Недолго той земле стоять, где учнут свои уставы ломать, — хмуро буркнул в бороду Лыков, но так, чтобы было слышно Куракину. — Вельми доверчив наш стратиг, перед иноземцами стелется.

Не по нраву Лыкову, что Скопин сговорил царя переложить с немецкого да латыни устав дел ратных, дабы русские ни в чём не уступали на бранном поле ни Испании, ни Англии, ни Литве. По тому уставу и задумал устроить князь Михайло набираемое ныне войско. Однако Лыков, как и многие из окружения царя, почёл то за пустую забаву: не вырастают лимоны на ёлках, и не выводят медведи львов, всякое новшество осмотрительности требует.

Дворянство же с одобрением приняло слова Скопина, согласно закивало головами, радостно зашумело.

Скопин приятельски обнял вышедшего навстречу из покоев подбористого Делагарди, поманил к себе Зомме. Тот подошёл сухощавый, с выпирающей из-за накинутой на плечи шубы раненой рукой на холщовой перевязи. Вместе с пышно разодетыми своими и не меняющими походных одежд, а оттого более приглядными в ратном стане иноземными воеводами Скопин был как бы примиряющим всех посредником. И в его живом взоре, в непринуждённых

движениях сказывалась та простота обхождения, которую бы осудили в боярских теремах, но которая привлекала служилое большинство.

Пока Скопин весело переговаривался с воеводами, готовясь идти к трапезе, возле крыльца явилось несколько дворян в дорожных кафтанах, один из них высоко поднял над головой свиток.

— Везение тебе, княже, ныне на челобитные, — пошутил Куракин. — Успеется, поди, с чтивом, щи остынут.

Но Скопин не любил откладывать дела.

— Отколь посланы? — доброжелательно протянул он руку к бумаге.

— Из Рязани. От Прокофия Ляпунова.

Князь начал читать и вдруг, не дочитавши, густо залился краской, потом мертвенно побледнел. С задрожавших губ его сорвались гневные слова:

— Государя поносить!.. На государя клепать!..

Надвое разодранная грамота полетела к ногам рязанцев. Те оторопели.

— Что? О чём писано? — встревожились все вокруг.

Скопин не отвечал. Он низко склонил голову, унимая гнев или устыдясь вспыльчивости, всполошившей окружающих.

Делагарди мягко тронул его за плечо, но отдёрнул руку — плечо было неподатливым, окаменевшим, и он стиснул рукоять шпаги. Лыков с Куракиным пристально разглядывали рязанцев, не знавших куда деваться. Шереметев был невозмутим. Лишь отважный усач Зомме отличился проворством, сбежав с крыльца и прикрыв собой полководца.

В почтительном отдалении напряжённо ждало развязки служилое дворянство. Нетрудно ему было смекнуть, о чём шла речь в ляпуновской грамоте, оно и само бы поддержало Прокофия, не желавшего больше сносить оплошного безвольного царя, если бы Скопин не был так безоглядно предан своему дяде. Может, всё-таки Ляпунов проймёт Скопина?

Наконец юный князь поднял голову. В глазах его уже не было ярости. Смятенные рязанцы покорно пали на колени. К ним сзади подобралась стража, и острые бердыши зловеще нависли над ними.

— Лютой казни достойны вы за крамолу, — с тяжёлым вздохом молвил Скопин ляпуновским посланцам. — На что уповали? На измену мою? Али за недоумка посчитали? Молод, горяч-де — Мономаховой шапкой мигом прельстится. Коим проступком обнадеял я вас, чтоб отступником меня счесть? Я по гроб верен государю...

— Помилуй, княже, — запричитали рязанцы. — В сущем неведении мы. Прокофий нам грамоту запечатану всучил. Его к ответу зови!

— Не ждал я подвоха от Ляпунова. Полагал, в разум пришёл он. Нет, разума у него мене, нежли наглости. — К Скопину уже возвратилось спокойствие.

— Сам уклонился, а наши головы подставил, — расплакались рязанцы.

— Идите прочь, вон с глаз долой! Не хочу подобиться Грозному в его убежище, а то не избежать бы вам наказания.

— Остерегися, Михайло Васильевич, не отпускай их, — сбросив оцепенение, тихо посоветовал искушённый Шереметев. — Положи предел доброте своей, с пристрастием допрос учини.

— Брось, Фёдор Иванович, таки дела не по мне.

Не желал знать Скопин, что добродетель сама может быть наказуема, не хотел допускать ожесточения, которое и без того переполнило родную землю. Снова на его юном лице расцвела улыбка, и он широким радушным взмахом руки пригласил воевод разделить его трапезу.