Жребий окаянный. Браслет
Шрифт:
– То санный сарай. Снег эти бездельники, митряевские слуги, перед воротами только и убрали. А дальше, вишь, до самой мостовой санный след? То отчим твой, Мудр Лукич, в контору небось поехал.
– Отчима зовут Мудр Лукич?
– Ох, Михайла, неужто и это забыл? – Сокрушаясь, сторож покачал головой.
– Забыл, дядька Кондрат, забыл! Да сколько можно об одном и том же!
– Никакой он, конечно, не Мудр и уж тем более не Лукич. Был он кучером у батюшки твоего, и звали его Ляпа из Лукова. Луково – это деревенька верстах в пятидесяти отсюда. А как умудрился он жениться на твоей матушке, так и велел себя звать…
– Понятно, – вновь
– Так я ж тебе уже в который раз твержу – в ворота. Юркнешь в них и пройдешь сарай насквозь. На той стороне ворота всегда открыты. А даже если и закрыты, то калитка в них вообще без запора. Дойдешь вдоль стеночки до дома – и сразу за углом дверь. То черный ход. Войдешь, а там лестница вверх ведет, в господские покои. А уж дальше сам смотри…
– Ладно. Спасибо за все, дядька Кондрат. Я к тебе сегодня же заскочу и вещи твои верну.
– Не к спеху. Бывай здоров, Михайла, и… не пей так больше.
Валентин пересек переулок, скользнул вдоль стены флигеля и заглянул в узкую щель между створками ворот. Дед был прав. Ворота на противоположной стене были распахнуты настежь. По обе стороны от прохода стояли двумя аккуратными рядами повозки различных форм и размеров, а прямо посередине широкого прохода, усердно шаркая лопатой по полу, ковырялся какой-то мужичонка в коротком распахнутом полушубке.
– Ведь сколь раз уже говорено этим охламонам-конюхам – впрягайте лошадь в санки во дворе, – ворчал он. – Нет, всенепременно скотину эту распроклятущую сюда заведут, а она всенепременно кучу наложит. Да еще и не одну… А я знай прибирай потом…
Валентин скользнул между створками и смело пошел прямо по проходу. Мужичонка, увлеченный своим занятием, увидел его не сразу, но, обнаружив в сарае постороннего, тут же заорал:
– Эй! Ты чего здесь шляешься?! Пошел вон отсюда! – Но уже через мгновение он, опознав хозяйского сына, сменил тональность с грозной на вкрадчиво-ехидную. – Минька, ты, что ли? Чего это ты в обноски драные вырядился? Ой, Минька… А кто ж тебе рожу-то так разукрасил?
Валентин лишь ускорил шаг, стараясь как можно скорее миновать противного мужичонку. Судя по его реакции на появление хозяйского сына, Михайла Митряев явно не вызывал у здешней прислуги приступов уважения и почтительности. Попросту говоря, митряевская дворня обращалась с ним как с равным себе.
Выйдя во двор, Валентин не стал задерживаться и разглядывать окружающую обстановку, а споро двинулся вдоль стены флигеля, как учил его дядька Кондрат. Уперевшись в дверь черного хода, он рванул ее на себя и заскочил внутрь. От двери в глубь дома уходил длинный коридор. Оттуда неслись приглушенные голоса, какой-то стук, бряканье и вкусные, раздражающие обоняние запахи готовящейся еды. «Ага, там кухня, помещение для прислуги и прочие подсобные помещения. А идти надо наверх, по лестнице», – вспомнил Валентин наставления дядьки Кондрата. Сдернув с головы дедов малахай и держа его в руках, Валентин уверенно двинулся вверх по лестнице. Пролет заканчивался площадкой, на которую выходили две двери, а вверх, на третий этаж, шел еще один лестничный пролет. Теперь у Валентина, как у сказочного добра молодца, был выбор из трех возможных маршрутов. Он на мгновение застыл на месте, решая, какой же вариант ему выбрать. Но поскольку, в отличие от сказки, ни один из представших перед ним вариантов не содержал никакой пояснительной надписи, то мгновение затягивалось, рискуя перерасти в вечность. Неизвестно, сколько
– Минька, ну чего ты застыл как истукан? Маманя вся извелась, уже третий раз меня посылает поглядеть, не вернулся ли ты.
Валентин повернулся на голос. На площадке третьего этажа стояла девчонка лет пятнадцати-шестнадцати. Младшая сестра, наверное. Сводная? Родная? А может быть, и прислуга. С Михайлой Митряевым в этом доме, похоже, не очень-то церемонятся даже слуги. Как-то ей надо было ответить таким образом, чтобы самому ничего не сказать и в то же время побудить ее выложить побольше информации, поэтому ответ Валентина был сколь лаконичен, столь и нейтрален.
– Ну…
– Что «ну»? Что «ну»? – возмутилась девчонка и тут, заметив синяк под глазом, жалобно воскликнула: – Ой, Миня, кто ж тебя так, а? – Она сбежала к Валентину и совершенно бесцеремонно повернула его лицо таким образом, чтобы получше разглядеть синяк. – Примочку ледяную надо сделать, – заключила она.
– Поздно, – отреагировал Валентин и мягко, ненавязчиво высвободился из ее рук.
– Ой, Минька, а на тебе и одежда чужая… Так что ж с тобой было-то?
– Не помню. Пьяный был.
– А Силушка с тобой был?
Силушка, которым она интересуется, – это, надо так понимать, некий человек по имени Сила. Михайла запросто мог не помнить, был ли тот с ним после пьянки, но не помнить, с кем он начинал пить, Михайла не мог. А если девчонка задала этот вопрос, Сила, судя по всему, имел обыкновение загуливать вместе с ним. Поэтому Валентин промычал нечто нечленораздельно-неопределенное.
– М-мн-нда… – Пора было брать инициативу в свои руки, поэтому он твердо ей заявил: – Ну чего ты меня тут держишь? Пойдем к мамане. Сама ж говорила, что она меня ждет не дождется!
– Ой, Минь, что ты… В таком виде лучше не надо… Зачем ее лишний раз расстраивать? – Она схватила Валентина за руку и потянула за собой. – Пойдем, ты хоть снимешь это рванье и в свое переоденешься.
Она открыла одну из дверей и прошла вперед, Валентину же лишь оставалось следовать за ней. Они пересекли небольшое помещение, заваленное всяким хламом, вышли в коридор, свернули налево и вошли в комнату. Девчонка по-хозяйски закрыла дверь и велела:
– Переодевайся.
Нет, вне всякого сомнения, это была сестра. Причем отношения между братом и сестрой, похоже, были действительно братскими. Валентин бросил дедов малахай прямо на пол, туда же стряхнул с себя полушубок. Комната была не большой и не маленькой, как раз достаточной для того, чтобы разместить в ней кровать, большой, громоздкий шкаф и письменный стол со стулом. Одежда, надо полагать, в этом самом шкафу и находилась. Пока Валентин осматривался, девчонка что-то ему взахлеб рассказывала, причем старалась она это делать вполголоса, как будто таилась от кого-то. И, только уловив слово «батюшка», он скомандовал:
– Остановись. Давай все сначала, а то я ничего не понял.
– Какой же ты, Минька… – возмутилась она, но послушно принялась рассказывать сначала: – Я вчера разговор подслушала. Случайно… – Она сделала небольшую паузу. – Ермил что-то бубнил, бубнил про кожевенные дела, а батюшка ему и говорит: «Чусова надо на нашу сторону перетянуть». А Ермил отвечает: «У Чусова свои поставщики есть. Не нужны мы ему. И ценой мы их не перебьем». А батюшка засмеялся и говорит ему: «Вот женим его на Ксанке, и будет он наш. Вот тебе и сбыт будет». Понимаешь, Минь?