Жребий Рубикона
Шрифт:
Вейдеманис, соглашаясь, кивнул. Однако до дома они не добрались. Им оставалось проехать последние несколько сот метров, когда позвонил Бурнатов. По его голосу было понятно, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
– Алло. Господин эксперт, где вы находитесь? – нервно спросил он. Даже не спросил, а почти прокричал.
– Около своего дома, – ответил Дронго. – Чего вы так нервничаете? Или мое сообщение оказалось неверным?
– Вы сами не знаете, что произошло! – таким же лающим голосом выкрикнул Бурнатов. – Немедленно приезжайте по адресу, который я вам сейчас укажу.
– Может, вы скажете мне, что именно произошло?
– Не вижу смысла скрывать. Погиб Ростом Нугзарович Окрошидзе. И похоже, что на этот раз мы закроем расследование досрочно.
– Как это погиб? – выдохнул Дронго. – Где это произошло?
– В его доме. Выбросился с одиннадцатого этажа. И оставил нам записку, где винит себя во всем, что произошло. Я так и думал. Это он убил директора института, подсыпав яд в его чашку кофе, а потом повесил Моркунаса, очевидно, положив глаз на его супругу. И убивал с таким расчетом, чтобы устранить всех конкурентов. И на службе, и в личной жизни. Не считайте нас дилетантами, мы уже знали, что он в свое время тоже пытался вызвать интерес у Далвиды Моркунас, когда она еще была замужем за первым мужем.
– Все слишком запуталось, – задумчиво произнес Дронго. – И в то же время становится гораздо проще.
– Не знаю, о чем вы говорите. Но приезжайте. Мы вас ждем. Сами взглянете на его записку. Теперь можно смело считать оба дела законченными. Он слишком увлекся. Перешел нравственный рубеж и, не выдержав психологической нагрузки, выбросился из окна. Иногда такое случается. Он был интеллигент, а не урка, поэтому не смог вынести угрызений совести. У этих ученых всегда такие заморочки. Сначала грешат, а потом раскаиваются, – глубокомысленно изрек следователь.
– Мы сейчас приедем, – пообещал Дронго. – Давай к дому Окрошидзе, – попросил он Эдгара и назвал адрес. – Можешь считать меня сумасшедшим, но он выбросился из окна.
Вейдеманис молчал.
– Чего молчишь? – спросил Дронго.
– Не верю, – ответил Эдгар, – не верю, что он мог сделать подобное.
– И тем не менее он погиб, – сказал Дронго. – Интересно то, что завтра утром мы должны были с ним увидеться.
– Кто-то нас опередил, – задумался Вейдеманис, – ты звонил Балакину. Значит, это он? У него кто-то был в кабинете?
– Профессор Соколовский, – вспомнил Дронго. – А в кабинете самого Ростома Нугзаровича находился Кошкин.
– Значит, кто-то из этой троицы. Но зачем, какой мотив? С другой стороны, там только один ученый. Профессор Соколовский. Балакин обычный завхоз, хотя и высокопоставленный. А Кошкин бывший милиционер, начальник отдела кадров, он в любом случае не мог претендовать на место директора. Тогда остается Соколовский, – сделал вывод Эдгар.
– Говорят, погибший оставил записку, – сообщил Дронго. – Если так, то, возможно, версия самоубийства может иметь место. Но почему он и почему так неожиданно? Сегодня утром Окрошидзе демонстративно сдал меня в полицию. Человек, который думает о вечном, так не поступает. И тем более так не поступает самоубийца, если договаривается встретиться со мной завтра утром. Он должен был рассказать мне, какие
– Может, что-то связанное с работой самого института?
– Похоже. Но какие неприятности могут быть у бюджетного института? Возможно, их закрывают или переводят в другое место. Они ведь должны получать неплохую арендную плату за сдаваемое внаем здание, в котором располагается компания «Феникс».
– Самое интересное – прочитать его записку, – сказал Эдгар.
На этот раз они доехали больше чем за полтора часа. Везде были чудовищные пробки.
– Поразительно, – бормотал Эдгар, – в Лондоне или в Риме вообще нет таких широких улиц, как в Москве, а здесь автомобильные пробки гораздо хуже, чем в этих городах. Неужели так сложно организовать нормальное движение в большом городе с широкими дорогами?
У дома их уже ждали. На асфальте было красное пятно, оставшееся от разбившегося после удара тела Окрошидзе. Само тело уже увезли. Дронго и Вейдеманис поднялись на одиннадцатый этаж. Там уже находились Никифоров и Бурнатов.
– Полюбуйтесь, – нервно произнес Бурнатов, – вот в это окно он и выбросился. Вот такое безобразие. Теперь понятно, что убийство директора и смерть Моркунаса на его совести.
– Почему? – спросил Дронго.
– Вот записка, – показал на стол следователь, – только не трогайте ее руками.
Дронго подошел ближе. Увидел записку. В ней было написано: «Больше так продолжаться не может. Я считаю, что должен взять на себя всю вину за случившееся в нашем институте». Ни подписи, ни числа не было. Дронго нахмурился.
– Мы отправим письмо на экспертизу, – торжественно объявил следователь, – но я уверен, что оно подлинное. Мы нашли тетради с его записями. И его телефонную книжку. Почерк абсолютно идентичный. Но пусть проведут экспертизу эксперты-дактилоскописты, – заявил Бурнатов.
– Это письмо – подделка, – убежденно произнес Дронго.
– Я вам покажу его тетради, и вы все сами поймете, – возразил следователь, – почерк его. Можете не сомневаться.
– Сомневаюсь, – покачал головой Дронго, – посмотрите на бумагу. Она срезана и сверху и снизу. Наверху было написано какое-то обращение, но его срезали. Это письмо к конкретному человеку. И потом, я немного узнал за эти дни погибшего. Он был эстет и педант. И никогда в жизни не написал бы свою последнюю волю на листе бумаги, обрезанном с двух сторон. Кто-то пытается нас убедить, что он покончил с собой. И на этот раз делает все продуманно, не как в случае с Моркунасом.
– Что вы хотите сказать? – Слова Дронго явно не понравились Бурнатову.
– Если в случае с Моркунасом убийца сделал все, чтобы мы сразу поняли и поверили в подставу, думая, что там произошло убийство, то в этом случае преступник хочет отвести от себя подозрения. И помогая выпрыгнуть из окна господину Окрошидзе, он нарочно оставил эту записку, чтобы мы поверили в самоубийство Ростома Нугзаровича.
– Вы все и всегда портите, – с отвращением заявил следователь. – Здесь все ясно, но вас не устраивает ни эта записка, ни выбросившийся из окна ученый.