Жребий Судьбы

Казанцева Марина Николаевна

В кабинете информатики с тихим воем работали мониторы. По клавиатуре деловито шныряли шмурты.

— Чего надыбали? — добрым от выпивки голосом спрашивал Иван, усаживаясь на стул. — Про баб всё смотрите?

— Не, Романыч. — деловито отвечал Холера. — Нам про баб неинтересно. Мы ищем сайты про эволюцию видов. Наврал что-то ваш Дарвин. Почему он считает, что разумный вид на Земле только один — человек? По-моему, мы гораздо разумнее.

— Холера, — обращался к крысаку с соседнего стола Загнусик. — Про секту мунистов списывать?

— Пиши, Загнусик.

— А про свет в конце тоннеля? — хрипло спрашивал Грызянко.

— Пиши —

всё пригодится. — с прокуренным кашлем отзывался командир. — Ты иди, Романыч, у нас работы полно.

— Ладно, я пошёл. — легко соглашался пенсионер, снимался с места и уходил в канцелярию, где его ждал ночной сериал. Он включал телевизор и ждал, когда промелькают все титры передачи про всякую нечистую силу. Забыв про все свои домашние проблемы, пенсионер с упоением слушал и смотрел про всяких там ирландских джентри, лох-несских чудищ, мексиканских чупакакабров, чипекве, кхулту, йети, большеглазых пришельцев и всякий прочий заграничный полтергейст. Это ж надо — чего у них там творится!

Романыч вовсю упивался бесплатным зрелищем и предвкушал далее удовольствие от двести двадцать шестой серии про любовные проблемы студенческого общежития многопрофильного профессионально-технического училища имени Кулибина города Накряпина.

Вскоре являлась и шишига. Она с кряхтением взбиралась на стул, усаживалась на свой широкий зад, вытянув вперёд кривые расплющенные ноги с длинными когтями, и со своей обычной бессмысленной улыбкой таращила в экран плоские пуговичные глаза. Иван ел бутерброд с селёдкой, его соседка закусывала чьим-то дневником.

— Глядим, шишига? — весело спрашивал животную Романыч.

— Глядим, шишига. — соглашался странный зверь.

***

Наташа Платонова торопилась домой — и так она уже слишком задержалась в музыкальной школе. Настроение было под стать погоде: холодная мокрая осень смыкалась с гнилой, сопливой зимой. Дул резкий ветер впремежку со снежными хлопьями — всё это, попадая на куртку, моментально проникало в ткань, делая одежду тяжёлой и холодной. Потом минут двадцать в переполненной маршрутке, которую кидало и бросало под ледяным шквалом, вместе с усталыми, раздражёнными погодой и ожиданием выходных людьми. Все были нахмурены, болезненно-угрюмы — по телевизору в сводках новостей уже с тревогой говорили о массовой депрессии, в которую погружалось население центральной европейской части страны — невыносимы были эти долгие серые дни, низкое небо, непроходящая морось, грязь на дорогах.

— Как надоели! — со злостью выговаривала своей попутчице немолодая дама, крепко держащая под мышкой сумку — её жёсткий угол давил Наташе в бок, по ногам тёрся мокрый зонт этой же дамы. А та излагала своё настроение не столько собеседнице, сколько всему салону маршрутки — люди поневоле прислушивались к экспрессивному монологу разгневанной чем-то женщины.

— И прут, и прут! И валят, и валят! Никакого покою нет ни на минуту! Что их всех прорвало в один день?! Ни чаю попить, ни отдохнуть! Как понесло их всех рожать в мою смену — так и прут! Рожают и рожают! Рожают и рожают! Нагуляли, сучки, непонятно с кем! Да разве нормальная женщина в тридцать лет пойдёт рожать ребёнка?!

Узнав, что речь идёт отнюдь не о проблемах собачьего питомника, люди как-то сразу заскучали, перестали бросать на разгневанную даму любопытные взгляды и стали с тоской пялиться в окна. И служащая родильного отделения уже выражалась

в безразличную пустоту, а ей позарез требовалось что-то вроде канализации, куда бы она могла слить накопившийся за рабочую смену негатив, но даже её молчаливая соседка уже не слушала, а отсутствующими глазами смотрела в темноту за окнами.

Тут кто-то умный вышел, следом выскользнула безмолвная собеседница, и негодующая акушерка поспешно плюхнулась на сырое место рядом со старухой, ревниво обхватившей руками какие-то кульки и затёрханные авоськи. Она была ещё в запале, ей ещё требовалось выпустить пар, и обводила глазами, похожими на взведённые курки, входящих мокрых граждан.

Наташа молча теснилась, пропуская людей со всеми их сырыми куртками, зонтами и сумками. Одной рукой она цеплялась за перекладину, другой держала пакет с нотами. Сзади её толкали, и Наташа буквально прогнулась над усталой акушеркой.

Тут стало ещё хуже — мимо столба у входа протискалась молодая беременная женщина и в отчаянии огляделась, ища помощи. Ей приходилось, как и Наташе, висеть на одной руке, в другой держа сумку, пакет с продуктами и большой, скользкий, объёмный полиэтиленовый пакет с яркими картинками и молнией — это явно были вещи для будущего младенца. Живот у неё уже был не так чтобы очень велик — месяцев шесть, наверно. Но, лицо молодой женщины было утомлённым, волосы растрепались, мокрая шапочка съехала на ухо. На её умоляющие взгляды никто даже не пошевелился — молодые люди, сидящие напротив двери, вели оживлённый разговор, два мужика у заднего окна делали вид, что спят. Впереди, может быть, и уступили бы, если б видели, да только протолкаться туда было совершенно невозможно.

— Пусти, что ли, бабу посидеть. — грубо сказал работнице родильного отделения стоящий у выхода мужик, пропахший табаком. — Не видишь, что ли, родит ведь тут!

— А вот этого как раз делать не стоит. — неожиданно звучным и громким голосом — на весь салон — заявила акушерка. — Беременным сидеть противопоказано — плод упирается головой в тазовое дно и испытывает давление на теменную часть мозга, а также на позвоночник. На будущее знайте: никогда не уступайте беременной женщине место в транспорте — это плохо сказывается на плоде. Именно поэтому они все сейчас так плохо рожают, что слишком много сидят — на работе да в транспорте.

— Да, да! — оживилась старушка рядом. — Раньше-то не было никаких роддомов — на меже рожали, да здоровые все были!

Молодые люди, почувствовав, что им опасность больше не грозит, тут же вступили в тему:

— Я бы уступил ей! — заржал один из них. — Да не я ей делал ребёнка!

Это прозвучало так хамски и издевательски, что на глазах у молодой женщины показались слёзы. Она держала одной рукой сумки, второй цепляясь изо всех сил за перекладину. Автобус так и мотало, и удерживаться в неудобной позе, фактически нависая над акушеркой, ей было страшно тяжело.

— А вот сумки таскать не стоит. — авторитетно продолжала дама-специалист. — Для этого есть мужики. Заставляй мужа, голубушка, носить продукты из магазина — не надо баловать мужчин.

— Да нагуляла, чай. — скептически отозвалась бабка, ехидно оглядывая лёгкое пальтишко женщины. — У неё и мужика-то, небось, никакого нету.

С сидений напротив раздался взрыв хохота, и пьяные молодые люди стали со смаком комментировать это высказывание.

Старуха ободрилась, чувствуя поддержку, и стала излагать далее: