Жрецы и жертвы Холокоста
Шрифт:
застыла, как столп соляной.
Здесь выжжены мирные нивы
на том и другом берегу,
и только плакучие ивы
цветут, как на русском лугу.
Родная земля
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.
Анна Ахматова
Когда-то племя бросило отчизну,
Ее
Чтобы о ней веками править тризну,
О ней глядеть несбыточные сны.
Но что же делать, если не хватило
У предков силы Родину спасти
Иль мужества со славой лечь в могилы,
Иную жизнь в легендах обрести?
Кто виноват, что не ушли в подполье
В печальном приснопамятном году,
Что, зубы стиснув, не перемололи,
Как наша Русь, железную орду?
Кто виноват, что в грустных униженьях
Как тяжкий сон тянулись времена,
Что на изобретеньях и прозреньях
Тень первородной слабости видна?
И нас без вас и вас без нас убудет,
Но, отвергая всех сомнений рать,
Я так скажу: что быть должно
да будет!
Вам есть, где жить, а нам
где умирать…
3
Белозубый араб восемнадцати лет,
смуглый отпрыск великих племен,
партизан и бродяга, изгой и поэт,
стал глашатаем новых времен.
Но политика — древнее дело мужчин,
а не юношей, вот почему
в силу этой и нескольких прочих причин
пулю в спину всадили ему.
Он работал связным и по древней тропе
мимо Мертвого моря спешил,
где когда-то Христос в Галилейской стране
легендарное чудо свершил.
Там, где огненной лавою в души лилась
речь о непротивлении злу,
вновь на камне горячая кровь запеклась,
и огонь превратился в золу.
Над кустом тамариска колышется зной,
но,
если юноша принят родимой землей —
то изгнания нет для него!
4
Когда о мировом господстве
взревнует молодой народ,
за темный бред о превосходстве
ему расплата настает.
Чем платит? — юностью и кровью
за угождение страстям,
за то, что силе и здоровью
дан ход по варварским путям.
Но если дряхлое колено
закусит те же удила —
тень вырождения и тлена
ложится на его дела.
Так в судорожном раже старость,
своим бессильем тяготясь,
впадает в немощную ярость,
столь не похожую на страсть.
5
Не в родных партизанских лесах,
а среди аравийских просторов
я увидел в миндальных глазах
гнев, который понятен и дорог.
Палестинка, глазницы твои —
воспаленные два полукружья,
у тебя ни угла, ни семьи
и ладони темны от оружья.
Чтоб сжимать автоматную сталь
в нежных пальцах — не женское дело!
Но глядишь ты в пустынную даль
чуть с прищуром, как в прорезь прицела.
Я без слов понимаю твой пыл,
потому что в военные годы
я ведь тоже изгнанником был
и, как ты, знаю цену свободы.
6
То время туманом покрыто,
когда на песок золотой
взошла босиком Афродита,
рожденная в пене морской.
А море шумит, как шумело,
но волны на берег несут
не чье-то прекрасное тело,
а доски, бутылки, мазут.