Жрецы
Шрифт:
Каин ощутил на плече чью-то сильную руку. Вздрогнул. Оглянулся. Атаман Заря. Улыбается.
– Идем!
– шепнул он и с достоинством пошел вон из церкви.
За ним потянулись Каин, Сыч, Рувим и Турустан. Михаил Заря осторожно шагал среди распластавшихся на полу богомольцев.
– Быстро ты спроворил!
– сказал он, разглядывая Каина, когда вышли на волю.
– Не верю я ему!
– кивнул на Ваньку шедший рядом с Сычом Рувим.
– Молодой, а глаз у тебя острый... Известно: вор не брат, потаскуха не сестра.
Турустан поддакнул:
–
И всем троим стало легче. Каждый до того тайно следил за Ванькой, но высказать своих дум не решался. А теперь все трое, оказывается, думали одно и то же.
– Тише, отроки!
– одернул товарищей Сыч.
– Вида не кажите до времени. Что будет!
Ванька громко смеялся и хлопал Михаила Зарю по плечу, как давнего приятеля. Атаман был серьезен. На ярмарочной площади, пустынной и безлюдной по случаю кануна праздника, из-за одного ларя высунулся чернец.
Цыган показал ему нож. Чернец исчез.
– Кто такой?
– спросил Рувим.
– Шпион, - спокойно ответил Сыч.
– Они теперь под каждым ларем.
– Чего ради?
– Эх, чудак! За атаманскую голову воеводы тридцать рублев дают! А ты говоришь!
– Чего же ради они его не схватят? Не видят нешто они, что нас немного?!
Цыган весело рассмеялся:
– Дитятко ты неразумное! Наших полна церковь! Остались богу молиться они для вида. Да и чернец-то, что дорогу нам казал, не кто иной, как наш, да и нищие, что на паперти сидят - тоже наши, да и монахи, говорю, многие в заговоре с нами. Атаману только свистнуть - и вся ватага слетится. Вот и не трогают! Поневоле.
Рувим покраснел. Возрадовалось его сердце. Он с уважением и трепетом смотрел теперь вслед идущему впереди атаману.
– Видать - советоваться будем. Тяните атамана на тот берег... Рыхловского зорить, - науськивал товарищей Сыч.
– Самый главный лишай он на белом свете. Господи, что же это за сукин сын такой уродился?! Не умру я, детушки, спокойно, пока не отомщу за Степаниду! Зарежу я Фильку, я печенки его по сучкам развешаю - клюйте, галки, вороны, сороки! Долбите его!
Турустан, слушая Сыча, погрузился в размышления:
"Цветок беленький лесной, Мотя моя дорогая! Как же должен я о тебе сокрушаться! Поля и леса родные, девушки и парни, старики и старухи! Турустан сдержит клятву и вырвет у злодея, коршуна в облике человечьем, свою невесту. Отомстит он и за отца своего, и за мать родную, и за всю мордву!"
У Рувима были свои мысли:
"Защитники христианства, - думал он, глядя на Макарьевский монастырь, - чего добиваетесь?! Почему ополчились на нас, на евреев? За что страдает мой отец? Чем провинился он? В талмуде говорится: "Негодует на нас небо за наши грехи, а мир за наши добродетели". Отец, кроме добра, никому ничего не делал. Неужели ему суждено погибнуть за свое доброе сердце?!"
Трудно было удержаться от грустных мыслей, идя по пустынному берегу Волги и слушая унылый осенний водоплеск. Каждому
Закон неумолим: "Буде приведут разбойника - его пытать. Буде он с пытки повинится, что он разбойничает впервые, а убийства не учинил, у того разбойника за первый разбой отрезать правое ухо, да в тюрьме сидеть три года, а животы* его отдать истцам. После тюрьмы посылать его в кандалах работать всякие изделья. А ежели первый раз и с убивством - тех разбойников и за первый разбой казнить смертью".
_______________
* Имущество.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Совет держали в рыбачьей сторожке: Михаил Заря, Ванька Каин, цыган Сыч, есаул Зари уральский башкир Хайридин, Рувим, Турустан и какой-то поп-расстрига. Спор был большой. Ванька, всем на удивление, стал доказывать - необходимо до ниточки обобрать Макарьевский монастырь. Михаил Заря смотрел на него недобрым взглядом.
– Как же нам грабить монастырь, когда монахи зла ватаге не делают, а многие из них даже помогают? И зачем нам золото? Ни больному не приносит пользы золотой одр, ни неразумному - большое счастье. Нам нужен хлеб, мир в нашем стане, а коли мы озлобим монахов - не житье уж будет нам тут. И кормить они нас не станут.
При слове "золото" Ванька краснел, потел и бил себя кулаком в грудь, уверяя, что в Москве за золото можно любую душу купить, даже сенаторскую. Глаза его делались мутными, словно от вина.
Примирил атамана Зарю с Ванькой Каином расстрига, сказав:
– Не поддавайся соблазну, раб Иоанн! Лучше жить бедняком, нежели обобрать обитель. Мир - что огород, - все в нем растет. Под небом много и других кладов земных. Не обижайся на монастырь! Где нашего не пропадало?! Поверни острие глаза своего на имение бывшего царицына любовника, ныне отдыхающего на покое в дареной ему царицей усадьбе, в Работках... Богат он. Звать его Алексей Иванович Шубин... Сего доброго христианина едва ли можно нам оставить без нашего внимания...
Ванька Каин от радости засмеялся, пошлепал попа по заду:
– Свет христов просвещает всех!
Повеселели и другие.
– Вельможу тем мы не обидим, - сказал с улыбкой и Михаил Заря, - все пойдет в дело: богу на свечу, царю в подать, нам на пропитание...
Посыпались шутки. А в это время к костру приблизился один высокий худой монах, приведя с собой дюжего детину, только что пожаловавшего в монастырь беглого крестьянина. Был он белокур, молод и простовато весел.
– Как тебя зовут?
– обратился к нему Заря.