Жрецы

Олди Генри Лайон

Двор закипел. Уже никто не носил вещи, не наливал воду в котлы, не щипал за ляжки босоногих рабынь, не сплетничал - все срочно делились на зрителей и участников, и зрители галдели наперебой, а участники галдели еще громче, выясняя, где оружие - ах, в кладовке?.. согласно обычаю?.. жаль, жаль... и даже заперто?!
– и, подбирая по дороге палки и камни, волна желающих подраться во главе с троицей невинно пострадавших покатилась на братьев.

Как Посейдонов вал на береговые утесы.

С той лишь разницей, что утесы не хватают руками то,

что на них накатывается, и не расшвыривают в разные стороны.

– Не увлекайся, Алкид, - предостерегающе бросил Ификл во время недолгой передышки.
– Это тебе не Гидра... оторвешь голову - заново не вырастет.

– Да я...
– начал Алкид, но глянул брату за спину, и угасший было нездоровый блеск в его глазах вспыхнул снова.

Со стороны дворцовых ступеней к месту свалки приближалась немалая процессия - и Алкид сразу узнал шествовавших посредине басилея Элиды Авгия и царя Трои Лаомедонта; оба некогда с позором изгнали Геракла из своих владений.

– Попались!
– счастливо возвестил Алкид, и, забыв обо всем, двинулся к недругам.

Похожий на скопца Лаомедонт что-то коротко скомандовал - и сразу выяснилось, что оружие сдали отнюдь не все: челядь и солдаты охраны сомкнулись вокруг него и побледневшего коротышки Авгия в кольцо, ощетинившись жалами легких копий и мечей.

И Лихас понял, что сейчас случится беда.

Большая беда.

Веселой потасовки братьев с безобидными грубиянами больше не было. На охрану Лаомедонта надвигался Геракл, вспомнивший былую обиду; копья опытных солдат недвусмысленно говорили об их намерениях, илионский десятник - первый камешек лавины - с увесистым поленом в руках уже бежал за угол двора к оружейной кладовке, надеясь сбить замок... и Лихас стремглав кинулся к поклаже братьев.

Уцепившись за более тонкий конец Алкидовой дубины - Лихас до сих пор с трудом мог оторвать ее от земли - он волоком потащил ее, всхлипывая, спотыкаясь, хрипло крича:

– Геракл! Я здесь!.. здесь я... Геракл, оружие!..

"Совсем ошалел малый, - пробормотала старая повариха, равнодушно наблюдавшая за происходящим.
– Ох, надорвется... к Гераклу взывает, а где он, этот Геракл?.." Она нагнулась и отцепила котомку, веревкой захлестнувшую один из сучков дубины и волочившуюся следом - но Лихас не заметил этого и слов поварихи не услышал; он плакал и тащил, тащил и плакал, пока дубина вдруг не взлетела в воздух, а Лихас стал сильным-сильным, а потом - слабым-слабым, потому что дубина обожгла ладони, вырвавшись из рук и улетев в небо...

– Спасибо, малыш!
– выдохнул Ификл - или это только послышалось съежившемуся Лихасу?
– и с ревом кинулся на помощь брату, топча разбросанные тела; но тут, перекрывая шум, царивший во дворе, от ворот коротко и страшно прозвенело:

– Стоять! Всем стоять!

И медным гулом, словно Сторукие разом ударили в стены Тартара:

– Я кому сказал?!

На миг все замерло; раскрытые в беззвучном вопле рты, взметнувшиеся вверх палки, выставленные

перед собой мечи и копья, занесенная над головой дубина...

И в наступившей тишине, вжимая вихрастый затылок в тощие плечи, Лихас обернулся.

У ворот, рядом с долговязым, нарядно вырядившимся ойхаллийцем лет сорока пяти - рядом с этим ничуть не заинтересовавшим Лихаса человеком стоял Иолай. По сравнению с ойхаллийцем Иолай выглядел нелепо молодым и низкорослым, но Лихас ни на мгновение не усомнился, кто остановил побоище.

– Из-за чего шум?
– уже спокойнее проговорил Иолай, вразвалочку выходя на середину двора; но в горле его еще клокотали отзвуки недавнего крика.

Так вибрирует стрела, вонзившаяся в цель.

Тишина.

Не та, лесная, безмятежная - другая.

– Из-за меня, - виновато сообщил Лихас во второй раз, бочком подходя к Иолаю и ожидая неминуемой затрещины.

"Этот не промахнется", - мелькнуло в голове.

Иолай посмотрел на понурившегося мальчишку, на приходящего в себя Алкида, на Ификла с дубиной на плече, на кольцо солдат, топорщившееся бронзовыми шипами...

– Ладно, - буркнул он.
– Размялись - и будет. Где поклажа?

– Там, - руки братьев и Лихаса дружно вытянулись по направлению к дальнему концу двора.

– Берите и тащите за мной, - Иолай с хрустом потянулся всем телом, словно после долгой и утомительной работы.
– Сейчас нам покажут наши покои. А дубину... ее, пожалуй, сдайте в оружейную. Вот Лихас пусть и отнесет. Ну что, двинулись?

Уже у дверей выделенных им покоев - самых дальних в восточном крыле первого этажа, куда вела галерея - Иолая догнал запыхавшийся Ифит-ойхаллиец.

– Все в порядке, - ответил он на невысказанный вопрос.
– Когда узнали, с кем дрались и живы остались - распухли от гордости, как жабы перед дождем. Теперь квакают. Твои отец с дядей - они как, пьют много?

– А что?
– не понял Иолай.

– Ничего. Каждый с Гераклом выпить хочет. Чтобы было о чем детям в старости рассказывать. А тебя басилей Эврит просит ближе к вечеру зайти в мегарон. Хорошо?

– Хорошо, - несколько недоумевая, ответил Иолай.

А скоро настал и вечер.

6

Пятеро немолодых людей сидели перед Иолаем, на миг задержавшимся на пороге прямоугольного, слегка вытянутого мегарона, в открытую прихожую которого вела колоннада из дворцового двора.

Пятеро владык.

Старый знакомец Эврит-стрелок, басилей Ойхаллии и негласный хозяин всей Эвбеи; схваченные на лбу ремешком белоснежные волосы обильно падают на плечи, дубленая кожа лица собрана в многочисленные складки, костистые руки тяжко легли на подлокотники кресла, и скамеечка для ног отброшена за ненадобностью - даже сидя, Эврит Ойхаллийский кажется выше всех, так что острые колени басилея торчат неприлично высоко, словно взрослый человек по ошибке уселся в детское креслице.

Это было бы смешно, если бы касалось кого-нибудь другого.