Жрецы
Шрифт:
Вокруг засвистели, заулюлюкали; "Во-во, как раз ослиная работа!" бросил кто-то из первых рядов и едва успел отскочить, потому что колесо подводы уже собиралось переехать его ногу; у самых сходен подвода накренилась, попав в выбоину, ближайший пифос поехал к краю под гогот зевак и вой несчастного купца...
Один из братьев подставил мозолистую ладонь под днище посудины, другой рукой ухватился за ручку и пошел себе по сходням, прижимая пифос к заросшей шерстью груди.
– Хорошее вино взбалтывать нельзя, - мимоходом пояснил он купцу, застывшему с открытым ртом.
–
И, дойдя до середины мостков, дважды подпрыгнул, на удивление мягко приземляясь.
Дерево заскрипело, но выдержало; купец-хозяин заскрипел, но выдержал - и вскоре первый пифос уже стоял на палубе.
А по сходням к тому времени неспешно поднимался второй брат - правда, в отличие от первого, держа пифос на плече, как рабыни носят кувшины с водой.
Купец потрясенно следил за происходящим, беззвучно шлепая отвислыми губами, словно вытащенная из воды рыба.
– Зевс-Бротолойгос, пошли мне таких работничков!
– пробормотал наконец толстяк.
– Ну что тебе стоит, Великий?
– Размечтался!
– пропел у него за спиной мальчишеский голос.
– Тебя, случаем, не Эврисфеем зовут?
– Нет, - машинально ответил купец, и, повернувшись, обнаружил совсем рядом нахального прыщавого юнца, который осклабился прямо ему в лицо щербатой ухмылкой.
– Ты еще кто такой?!
– набросился было на юного наглеца пришедший в себя купец, но осекся, вспомнив, чье имя только что назвал мальчишка. А также вспомнив, какой "работничек" двенадцать лет служил микенскому ванакту Эврисфею.
Багровую физиономию толстяка словно мукой присыпало, но никто из толпы не обратил на это внимания.
– Да ведь они на Эвбею вместе с женихами собрались!
– выкрикнул какой-то остряк.
– К Иоле свататься! А в мишень вместо стрел будут пифосы швырять! Враз Эврита-лучника обшвыряют!
– Это мысль, - отозвался, не дойдя до сходен, один из атлетов.
– Тем более, в такую цель, как твоя задница, даже пифосом не промахнешься!
И качнул ношу, явно собираясь проверить, что крепче: пифос или голова этого пустозвона.
Толпа шарахнулась, купец зажмурился, мысленно взывая ко всем богам разом - на голову остряка ему было плевать, но вино, драгоценное вино!.. и тут знакомый мальчишеский голос посоветовал:
– Ты б поостыл, Алкид... неровен час, сорвется рука, а я-то рядом стою!
– Я не Алкид, я Ификл, - буркнул атлет через плечо и сгрузил последний пифос на палубу.
– Вечно ты, Лихас, лезешь!.. я их только пугнуть хотел...
– Врешь, небось, - уверенно заявил Лихас, и купец опасливо разлепил веки.
– И что Ификл, и про "пугнуть", и про то, что я вечно лезу.
– По шее хочешь?
– осведомился работник и вновь взялся за пифос.
– Не-а!
– Лихас поспешно отпрыгнул назад.
– Вот теперь верю, что ты Ификл. Алкид - тот никогда мне по шее дать не грозился!
– А сразу давал!
– хором закончили подошедшие Иолай и второй работник.
Лихас обиделся и замолчал.
...Когда поклажа из колесницы Иолая была перенесена на борт, корабль
– Опять по дороге все спустили, оболтусы?
– строго спросил он.
Близнецы одновременно, как по команде, уставились в дощатый настил палубы; потом, не выдержав натянутого молчания, перевели взгляд на голые блестящие торсы гребцов, словно надеясь высмотреть ответ на заданный вопрос.
– Вино, бабы?
– Иолай был неумолим.
– Подвиги?
– Кости, - вполголоса пробормотал Ификл, немилосердно дергая себя за бороду.
– Подлец один, в Навплионе еще... нет, но играл, играл - как бог!
Алкид только горестно вздохнул и несколько раз сжал-разжал кулаки, как будто душил кого-то.
– Мало я вас... в смысле, мало вас в детстве пороли!
– в сердцах бросил Иолай, слегка запнувшись на середине фразы.
– Ладно, в кости играть я вас подучу. Стыдно сказать - как шеи сворачивать, так сколько угодно, а такое простое дело...
Братья сконфуженно кивнули, а Иолай еще долго ворчал - и только причаливая к изрезанному бухтами побережью Эвбеи вспомнил, что собирался оставить пройдоху-Лихаса в Оропской гавани.
После чего опять долго ворчал.
4
Толстая рыжая белка, торжествующе махнув хвостом, деловито проскакала по стволу корявой пинии - и вдруг, чего-то испугавшись, метнулась наискось и исчезла за лохматой веткой, выронив из лапок орех.
Орех звонко ударил по макушке стоявшего под деревом Иолая, и тот задрал голову, вслушиваясь в недовольное цоканье белки.
– Тише, дуреха, - бросил Иолай раздраженному зверьку.
– А то слопают тебя, и некому цокать будет...
Еще на пристани, только-только прибыв на Эвбею, Иолай решил, что явится во дворец к Эвриту чуть погодя, ближе к вечеру, дождавшись окончания дневной суматохи. Уж больно торжественно встречали являвшихся женихов ойхаллийские даматы - придворные, доверенные люди басилея; уж очень шумно все предвкушали грандиозное пиршество, сдобренное обильным возлиянием и не менее обильной похвальбой. Близнецы и Лихас, заразившись общим возбуждением, двинулись ко дворцу вместе с остальными - и даже не заметили, что на середине круто забирающей вверх дороги Иолай отстал, огляделся и свернул правее, в лес, продираясь сквозь тенета низкорослого кустарника.
Поклажу Иолай предусмотрительно сгрузил на братьев, не обойдя вниманием и закряхтевшего было Лихаса - так что теперь мог бродить по лесу налегке.
Тишина давила на уши мягкими ладонями. Редкое верещание белок и посвистывание птиц только подчеркивало эту безмятежную тишину - так для понимания голубизны неба требуется черная точка ястреба - и Иолай бездумно петлял между стволами деревьев, вертя в пальцах пушистый стебелек и незаметно для себя забирая сперва восточнее, а потом и северо-восточнее.