Жрецы
Шрифт:
И еще - кровью.
Наверное, человеку должно быть страшно, но это не так; наверное, он должен хотеть повернуть назад, и это тоже не так, потому что человек продолжает идти вперед.
Неизвестно откуда взявшийся луч света силой вырывает из всхлипнувшей темноты - дверь. Старую дощатую дверь, перекошенную, рассохшуюся, посеревшую от времени, с медной ручкой, покрытой липкой зеленью...
Дверь чуть-чуть приоткрыта.
Именно оттуда тянет теплой сыростью и плесенью.
Человек понимает, что входить не надо. Дверь откроют с той стороны.
И
Впрочем, до конца дверь так и не открывается, застряв где-то на полпути. Там, за дощатой перегородкой, в гудящей медью тьме, ворочается некто: громоздкий, неуклюжий и, наверное, очень старый.
Нет, не старый - древний.
Но наружу обитатель той стороны не показывается - то ли в дверной проем не помещается, то ли и не собирается этого делать...
"То ли вида своего стесняется", - подумалось вдруг человеку. И догадка эта показалась ему более близкой к истине, чем все остальные. Хотя, пожалуй, здесь уместнее было бы другое слово, чем "стесняется", но человек не мастак подбирать слова.
И тогда из-за двери раздался голос. Тихий усталый голос добровольно отрекшегося владыки, которого утомили бунты и интриги, победы и поражения, который хотел бы родиться заново кем-нибудь другим - но это не в его силах.
Вот какой это был голос.
– Наконец-то мы можем поговорить, - доносится с той стороны.
– В первый и, наверное, последний раз.
– Где мы?
– спрашивает человек.
– Здесь. В тебе.
– Кто я?
– спрашивает человек.
– Ты? Ты - Геракл, и сегодня я говорю сразу для обоих.
Человек по имени Геракл понимает: да, это правда. Голос с ТОЙ стороны сегодня говорит для двоих, для обоих братьев-близнецов, которых в этот миг зовут - Геракл.
– Тогда кто же ты?
– спрашивает Геракл.
– Я - твой дальний предок. Когда-то меня звали Крон, Повелитель Времени; теперь меня зовут Крон-Павший.
– Повелитель Времени?
– Бывший. Потому что там, где я нахожусь сейчас, нет времени, и мне нечем повелевать.
– А что же там есть?
– Здесь есть я. И такие, как я. Павшие.
– И это вы четыре десятилетия подряд сводите меня с ума, заставляя убивать невинных?!
Кажется, что Геракл не выдержит, пинком вышибет дощатую дверь и войдет туда, где нет ничего, даже времени, но все-таки есть нечто.
Войдет, чтобы взять Павших за горло.
– Ты оказался неудачной попыткой, - отвечает голос.
– Да. И я не устаю этому радоваться.
– Дослушай и не перебивай. Ты оказался неудачной попыткой и для нас, и для Олимпийцев. Тебя, как личность, никто не принимал в расчет. В свое время мой сын Зевс первым сделал гениальное открытие: он понял, что вас, людей, можно использовать - и использовал. Но ни Семья, ни Павшие не воспринимали вас, как самостоятельную силу, как возможного союзника или
– Человеческие жертвы, - негромко добавляет Геракл.
– И человеческие тоже, - соглашается Крон.
– Но пойми: мы никогда не считали вас ровней себе! Ведь и люди не терзаются угрызениями совести, срезая колосья пшеницы или закалывая барана?! Это не зависит от нас; так есть и будет, хотим мы этого или нет.
Геракл молчит.
– Ну что ж, - наконец произносит он, - если это не зависит от вас, значит, это в первую очередь зависит от нас, людей. Ведь это мы, а не боги и Павшие, приносим друг друга в жертву. Но ручей жертвенной крови, текущий из наших жил, сильно обмелел за последние годы - ты чувствуешь это, Крон-Павший, мой предок?! Я очень старался... И я надеюсь, что когда-нибудь настанет день, когда люди перестанут умирать на алтарях.
– Может быть. А может быть, и нет. Во всяком случае, я буду надеяться вместе с тобой.
– Ты?! Вместе со мной?! После того, как ты отдал приказ о создании Гигантов, а я расстрелял их на Флеграх?!
– Ответь мне, Геракл - знаешь ли ты, для чего предназначались несчастные дети, которых ахейцы назвали Гигантами?
– Они должны были уничтожить Семью. Принести себе в жертву. Я знаю это.
– А знаешь ли ты, что должно было случиться ПОТОМ? Если бы наша попытка удалась, и Гиганты принесли бы богов себе в жертву? Знаешь ли ты, чего не знали Одержимые из Салмонеева братства?!
Геракл молчит.
– Разрушающееся "Я" Олимпийцев вошло бы в несозревших Гигантов - и разорвало бы их души, как рождающаяся бабочка разрывает кокон, или как птенец разбивает скорлупу своего яйца.
– И... кто должен был родиться?
– Мы, Павшие. Не в силах вырваться из Тартара в том виде, в каком сейчас пребываем, мы надеялись выйти через Гигантов - ибо трудно представить себе жертвы большей, чем бог Олимпа, принесенный в жертву Павшим! И высвободившаяся сила должна была не только погасить сознание Гигантов, но и на мгновение открыть новый Дромос между Тартаром и Флеграми, которые и без того были связаны невидимой пуповиной.
Пауза.
– Мы надеялись, - шелестит из мглы, - мы очень надеялись, что нам удастся воплотиться в наших потомках, переполненных силой великого жертвоприношения. Но ты, Геракл, наша первая неудачная попытка, смертный, Мусорщик - ты помешал нам вернуться и занять место Олимпийцев. И я благодарен тебе за это.
– Благодарен? За то, что я оставил вас в Тартаре?!
– Да. Я, Крон-Павший, благодарен Гераклу. Я многое понял за последнее время - время, которого здесь нет, но которое еще не забыло те дни, когда я повелевал им... Помнишь, я говорил тебе, что мы относились к вам, как вы - к пшеничному полю или стаду, выращиваемому на убой? Но разве стал бы ты разговаривать с пшеничным колосом или с глупым бараном?! Разве заговорил бы я с тобой, если не изменил бы свое мнение?