Жуга. Осенний лис

Скирюк Дмитрий Игоревич

– Тебя как звать? – спросил кузнец, набрасывая поверх рубашки старый нагольный тулуп. Сдёрнул шапку с гвоздя.

– Жуга.

– Ну, спасибо, Жуга, вовремя подоспел… Чего пришёл-то?

– Кирку мне надо. Да и лопата не помешала бы. Люди посоветовали у тебя спросить. Дашь?

– Кирка? – Паренёк потёр подбородок. – Если найдётся, отчего бы не дать. – Он порылся в груде железяк, сваленных в углу, и вытащил средних размеров кирку без рукоятки. – Вот. А зачем тебе?

– Могилу копать.

– А. – Паренёк помрачнел. – Так это ты пришёл сегодня с этим, который

замёрз?

– Я.

– Ну что ж, хоть и грех так говорить – Бог тебе в помощь.

– Благодарствую. Ладно, пойду я, пожалуй.

– Копать? Прямо сейчас? – поразился кузнец. – Ты что, очумел? Вечер ведь. Вот что: я в баню сейчас, а тебе, я вижу, тоже вода не повредит. А после посмотрим, чем тебе помочь.

– Да я… – начал было Жуга – и вдруг ощутил, как ноют руки и ноги, как давит на плечи мягкими рукавицами дневная усталость, течёт по телу кислый едучий пот, и умолк.

– Правда твоя, – признал он, – баня – это сейчас было бы самое то.

– А я что говорю! – Паренёк завернул в мешковину откованный лемех и пинком растворил дверь кузни. – Пошли.

У порога Жуга задержался, отметив мимоходом, что на улице уже стемнело.

– Тебя как звать? – спросил он.

Имя, прозвучавшее в ответ, было резким, как удар молота.

– Збых.

* * *

После бани и нескольких кружек душистого липового чая с мёдом Жуга разомлел. Его грязную рубашку Збых запихал в корзину и дал взамен чистую из своего запаса, белую, с затейливой вышивкой.

– Бери. Кажись, эта впору будет.

Рубашка повисла на травнике, как на вешалке.

– Жена вышивала? – спросил Жуга, рассматривая узор.

– Сестра.

– Она здесь сейчас?

– К подружке в соседнюю деревню отправилась.

– Что ж так – в соседнюю?

– Да нашенская она… подружка, в смысле. Замуж вышла, к мужу и переселилась. А ты откуда будешь?

– Издалека. С гор.

Слово за слово Жуга рассказал новому знакомому обо всём, что случилось в лесу. Збых слушал, рассеянно кивая и изредка спрашивая о чём-нибудь. Хмурился, качал головой. Наконец поднял взгляд.

– Ночлег нашёл, нет?

– Нет. Разве только у отца Алексия…

– Ну, это ни к чему. Раз такое дело, оставайся покамест у меня. Денег не надо.

Жуга помолчал, отставил глиняную кружку с остывшим чаем и некоторое время сидел недвижим. Пожал плечами.

– Неудобно как-то…

– Да брось, всё равно бобылём живу.

– А сестра?

– А что сестра? Она у меня девка с понятием. Считай, я тебя погостить зазвал. Так что лезь вон на полати.

Жуга, который впервые за весь день поел с охотой, теперь молча сидел за столом, прислонившись к натопленной печке. Глаза смыкались, говорить не хотелось, и спорить он не стал, лишь кивнул благодарно, лёг, накрылся полушубком и вскоре уснул.

Збых ещё некоторое время сидел один, задумчиво глядя в стол. По правую руку от него, словно соринка в глазу, маячило чёрное. Кузнец повернул голову и вздрогнул: на миг показалось, что рядом на лавке свилась кольцами тонкая чёрная змейка. Збых похолодел, но тут же вздохнул с облегчением,

припомнив, как Жуга за разговором кромсал ножом узкий лоскут сыромятной кожи, и потянул «змейку» к себе. То был затейливо плетённый кольцом ремешок с узелками. Узелков было много, десятка полтора, и Збых всё время сбивался, пытаясь их счесть. Махнув рукой, он бросил эту затею, зевнул, перекрестился на образа, погасил свечу и полез на печь.

* * *

Шорох шагов? Скрип несмазанных петель в ночной тишине? Дуновение холода? Збых не смог бы ответить, что его разбудило, но так или иначе среди ночи он открыл глаза и более не смог уснуть.

Едва стемнело, сразу со всех сторон налетел ветер-баламут, размётывая по полям сухой колючий снег, шуршал по крыше, царапался в окна, завывал дурным голосом. В избе было тихо и тепло. Мерцала огоньком лампада. Постель Жуги была пуста. Збых решил, что странник вышел по нужде, но прошло пять минут, десять, и кузнец не на шутку растревожился. Он слез с печи, оделся и вышел на двор.

– Жуга! – позвал он. – Жуга, ты где?

Ответа не было.

У крыльца брала начало и терялась за воротами цепочка полузаметённых следов. Обеспокоенный, Збых вернулся за шапкой, подпоясался, прихватил фонарь и рукавицы и двинулся на поиски.

Мело. Закрываясь от ветра рукой и пригибаясь к земле, кузнец медленно пробирался вдоль тёмных, укутанных снегом домов. Изредка останавливался, светил фонарём – снег быстро сглаживал неровности, но в деревне было от силы десять домов и всего одна улица, да и тучи постепенно разошлись, объявилась луна, и вскоре следы привели его к паперти. Збых потоптался в нерешительности, хотел постучаться, да раздумал, загасил фонарь и лишь потом, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь.

Жуга был здесь, хотя разглядеть его было трудновато – в трапезной горели только лампады и две толстые свечи в изголовье гроба. Было тихо, и в этой гулкой тишине неясным эхом расползался по углам негромкий отчётливый шёпот. Збых похолодел, хотя сам не понял почему: было в этом шёпоте такое, отчего кузнец скользнул в тёмный угол и затаился. Обитая войлоком дверь закрылась мягко, без звука, лишь сквозняк тронул пламя свечей, и стоявший у гроба рыжий паренёк ничего не заметил, поглощённый своим занятием.

Жуга творил наговор.

Збых потом не мог бы вспомнить, сколько простоял он в этом закутке, тараща глаза в церковный полумрак. Сперва ничего не происходило.

Потом появился свет.

Он возник ниоткуда – струистое блескучее сияние рождалось в пальцах у Жуги, сгущалось, странной светлой тенью мерцая на фоне черноты. Потом шёпот травника смолк. Дымная тень вытянулась неровным облачком и плыла уже сама по себе, направляясь к покойнику. Кузнец поёжился – слишком уж быстро двигалась она, – а затем вздрогнул от неожиданности: показалось вдруг, что мертвец шевельнулся в гробу. Збых поднял руку протереть глаза и чуть не закричал, когда открыл их сызнова: Вайда поднимался – медленными, неверными рывками, ухвативши края домовины! Глаза его были открыты и пусты.