Журавленок и молнии (с илл.)
Шрифт:
Журка замер под одеялом – ни дыхания, ни сердечного стука. Только Федот у него на груди мурлыкал как ни в чем не бывало.
Таинственный черный незнакомец шевельнулся, и Журка услышал:
– Эй…
Голос был нерешительный, тонкий. И силуэт незнакомца сразу как бы съежился, превратился в мальчишечий. Журкин страх тоже съежился и тут же растаял совсем. Осталась только досада на себя (вот трус несчастный) и на мальчишку, которого среди ночи какая-то дурь носит по деревьям.
– Эй… – опять окликнул мальчишка. –
Журка скинул удивленного Федота и одеяло, подскочил к окну.
– Чего тебе? – спросил он громким шепотом.
– Ты внук Юрия Григорьевича?
– Да… А что? – откликнулся Журка уже помягче.
– Можно к тебе?
– Зачем?
– Ну, дело есть… Ты не бойся.
– А кто боится? – усмехнулся Журка, – Просто непонятно: почему ночью да через окно?
– Если нельзя, тогда ладно… – вздохнул в сумраке мальчишка.
Этот виноватый вздох примирил Журку с неожиданным гостем. К тому же было очень интересно. Похоже на приключение.
– А как ты сюда доберешься? Доска есть?
– Да нет, веревка… Тут все приспособлено… Журка разглядел, как мальчишка распутал спустившийся откуда-то шнур.
– Ну, давай, – прошептал Журка.
– Только отойди от окна…
Черная фигурка метнулась и через миг стояла на подоконнике. Легко и бесшумно мальчишка соскочил на пол.
– Я тут веревку за батарею прицеплю, чтоб не ускользнула, объяснил он. – Свет можно зажечь?
– Сейчас – Журка отыскал в углу на гвоздике курточку, положил ее внизу у двери, чтобы лучи не пробились в щель, и включил настольную лампу.
Побег на рассвете
Мальчик оказался одного роста с Журкой. Очень худой, темный от загара, поцарапанный. В одних трусиках, босой. У него были прямые темно-медные волосы. Они косо падали на лоб. Мальчик посмотрел из-под волос на Журку с хмурой виноватостью.
Журка почувствовал его смущение и сказал, чтобы хоть что-то сказать:
– Здорово ты сюда влетел.
– Я эту штуку еще давно придумал. Когда Юрий Григорьевич… тут жил. Я к нему часто пробирался.
– А через дверь нельзя, что ли? Мальчик досадливо повел острым плечом.
– Дверь в наши окна видать. Отец или мать заметят, что я в этот дом иду, сразу начинают: "Опять по чужим людям шастаешь! Лучше бы делом занялся…" А я любил к Юрию Григорьевичу приходить…
– А-а… – произнес Журка. Произнес чересчур спокойно, потому что ощутил неожиданный укол ревности. Оказывается, дедушка дружил с чужими мальчишками. И мальчик будто понял Журку. Опять глянул из-под волос и тихо сказал:
– Ему по вечерам скучно было. Он один жил…
Эти слова смутили Журку, будто в них был скрытый упрек. И, словно защищаясь, Журка ответил с легким вызовом:
– Я знаю. Ну и что?
Лицо у мальчика опять стало виноватым. Он зябко поежился и объяснил:
–
Это "твой дедушка" вместо "Юрий Григорьевич" понравилось Журке. Все встало на свои места. Уже с сочувствием Журка спросил:
– От кого ты прятался? Мальчик опять досадливо повел плечом.
– Да по-разному было… Жизнь такая.
– И сейчас прячешься? Мальчик кивнул. Обвел глазами комнату.
– Раньше здесь раскладушка была… Я где-нибудь в уголке приткнусь, ладно? До утра…
– Как в уголке? На полу?
– А чего? – Мальчик улыбнулся, показав крупные редкие зубы. – Я закаленный. Крученый, моченый, прожаренный, промороженный…
– Ну да, – усмехнулся Журка. – Поэтому и лазишь ночью по деревьям голый, как Маугли…
– Я прямо из кровати сбежал. В окно вылез – и сюда.
Журке очень-очень хотелось узнать, от кого сбежал незнакомый мальчишка и почему прячется. Но приходилось быть снисходительно сдержанным и чуть насмешливым. Как-то уж настроился Журка на эту струну. Он вспомнил свою ночную вылазку на кладбище и сказал наставительно:
– Если собираешься драпать ночью, надо одежду заранее где-нибудь спрятать.
Мальчик беспечно махнул рукой.
– А, не догадался. Ладно, и так сойдет… – Потом он глянул на Журку быстро и внимательно. Спросил: – Тебя Юркой зовут?
– Да…
– В честь Юрия Григорьевича?
Журка растерянно мигнул. Он не знал, почему его назвали Юрием. Но тут же сказал:
– Конечно. А что?
– Ничего. Так…
– А тебя как звать? Мальчик неразборчиво бормотнул.
– Борька? – переспросил Журка.
– Горька, – отчетливо сказал мальчик. – Полное имя Горислав. Но никто меня полным именем не зовет. Горька – вот и все. Это мне больше всего подходит. Как наклейка…
– Почему же? – смутившись, выговорил Журка. Горька сказал то ли шутя, то ли серьезно:
– Да так. Жизнь такая. Горькая… Невезучий я уродился. Одни шишки отовсюду.
– Какие шишки?
– Всякие. Сегодня опять от отца перепало. С дежурства вернулся злющий, с мамкой поспорил…
– Значит, ты из-за отца сбежал? – сразу пожалев Горьку, спросил Журка.
– Не… Сегодня из-за другого. Меня хотели расстрелять.
Расстреливают обычно на рассвете. Так написано в книжках. Но рассвет начинался рано, и, когда за Горькой пришли конвоиры, солнце стояло уже высоко.
Горька проснулся от долгого, но осторожного стука по стеклу. Увидел в окне головы братьев Лавенковых и все вспомнил. Он понуро, но быстро натянул брюки и рубашку, сунул ноги в растоптанные полуботинки, которые давно надевал не расшнуровывая. Хотел убрать постель и вдруг подумал: а зачем это человеку, которого через несколько минут расстреляют?