Журавленок и молнии (с илл.)
Шрифт:
– Ух ты… – восхищенно прошептал Генка Петух. – Эдька, где взял?
– Я просил, просил у папы, он и не выдержал, подарил один. Только велел в школе не баловаться. Но мы сейчас не в школе…
Эдоардо вставил в замочную скважину горлышко баллона и нажал кнопку. Раздалось змеиное шипение.
Ничего не было видно, зато было слышно, как бывший министр Унутренних дел басом сказал:
– Вам чего?
Потом он сказал тонким голосом:
– Ой, мамочка!
Потом завизжал:
– И-и-и-и-и…
Сдавленно хохоча и сталкиваясь лбами, принц, Золушка и Петух заглядывали в скважину.
А дальше случилось небывалое. Из узкой части трубы, над пластинкой, стало выползать что-то длинное и тонкое. Оказалось, что это все тот же бывший министр, но только очень худой и вытянувшийся.
– Вот это да… – сказал Генка Петух.
– Возможно, теперь он и в самом деле перевоспитается, – сказал Эдоардо.
– Он и так стал совершенно другим человеком, – заметила Золушка.
Забегая вперед, надо сказать, что так оно и случилось. Фридрих фон Ганц-Будка в самом деле стал другим человеком. Но министром его больше не сделали. Он устроился на должность королевского гардеробщика. При его вытянувшемся росте было очень удобно дотягиваться до самых высоких вешалок.
Но что нам какой-то бывший министр? Главное – Золушка и принц. Время-то шло, и никакие хитрости с часами его не могли остановить. Кроме того, принц забыл, что часы на главной городской башне имеют свой собственный механизм, и удары этих часов слышны во всех уголках города.
И вот, когда принц, шут и Золушка рассуждали о судьбе бывшего министра, сквозь каменные стены подземелья протолкался глухой удар. Это бил полуночный часовой колокол.
– Ох, – сказала Золушка и прижала к щекам ладони.
Колокол ударил снова. Золушка метнулась к выходу, но принц и шут схватили ее за руки.
– Не держите меня! Вы же не знаете, что сейчас случится! – воскликнула она.
– Ничего плохого с тобой не случится, пока я рядом, – твердо сказал принц.
– Но уже двенадцать!
– Ну и пусть!
Они не пустили ее. Тогда Золушка прижалась спиной к холодной каменной стене и закрыла глаза…"
…Вероника Григорьевна остановила чтение и обвела взглядом ребят. Все, даже старшеклассники, сидели неподвижно.
– Дальше, – нетерпеливым шепотом сказала Иринка.
– Дальше?.. "Золушке стало очень страшно и обидно. Она опоздала, и все было кончено. При каждом ударе часов платье обвисало, расползалось, превращалось в куски серой пыльной мешковины. Хрустальная корона рассыпалась, покрыв на прощание волосы Золушки словно дождевым блестящим бисером. Только башмачки сохранились, но какой от них был прок?
Когда прозвучал последний удар. Золушка опустила руки и мокрыми глазами посмотрела на принца.
– Зачем вы меня задержали? Теперь… вот…
– Что? – спросил принц.
– Разве вы не видите? Мое платье… – И она заплакала навзрыд…"
– Было бы из-за чего, – хмуро сказал Горька.
Вероника
– Ты молодец! Именно так сказали и принц с Генкой Петухом. Они переглянулись и пожали плечами.
" – Подумаешь, платье, – проговорил принц.
А Генка Петух добавил с досадой:
– Все девчонки одинаковые, даже Золушки. Реветь из-за каких-то тряпок…
Принц вынул платок и шепнул:
– Вытри глаза и пошли танцевать… Ну… Зоюшка…
– В таких лохмотьях? – всхлипнула она. – Все будут смеяться.
– Я им посмеюсь! – пообещал принц Эдоардо и тронул рукоять шпаги.
…И правда, почти никто не смеялся, только удивлялись потихоньку. Лишь захихикали Золушкины сестрицы да скривила губы Шарлотта-Элизабет де Бина.
– Дуры, – сказал им Генка Петух. – Это новейшая мода. Бальный туалет "а-ля Золушка", так сейчас одеваются для праздников в Париже и Токио…
По девчонкам и дамам пошел быстрый шепот. Самые находчивые выскользнули из зала и кинулись разыскивать королевского завхоза, чтобы выпросить у него несколько старых мешков.
– Завтра в городе мешковину будут продавать дороже, чем бархат, – со смехом сказал Генка Петух принцу и Золушке.
У Золушки еще не высохли глаза, но она весело смеялась. Она знала, что прежней унылой жизни больше не будет, потому что у нее есть настоящие друзья. А музыка гремела. Ночь за окнами вдруг сделалась яркой и разноцветной. Это взлетели над парком огни праздничного фейерверка…"
– Вот и все, друзья мои, – со вздохом сказала Вероника Григорьевна. – Ну, а сейчас решайте окончательно: беремся за спектакль?
Что тут было решать? Все закричали, что, "конечно, беремся" и как можно скорее.
– А вот насчет "скорее" – это вопрос особый. Надо еще переделать сказку в пьесу. Надо соорудить декорации, провести репетиции. Ой-ей-ей сколько работы. Хорошо бы успеть к весенним каникулам.
Апрель
Премьера на весенних каникулах не состоялась. Не успели. Вдруг заболела Вероника Григорьевна и пролежала две недели. Потом закапризничал и уволился руководитель музыкального ансамбля, который работал в школе "по совместительству". А без музыки какой спектакль? Но все же дело двигалось. Ансамблем стал руководить десятиклассник Боря Романенко, Вероника Григорьевна вернулась в школу и опять собрала "артистов", а ее "оболтусы" срочно доделывали декорации по эскизам Иринкиного папы.
Весь апрель шли репетиции, и все верили, что в майские праздники спектакль состоится обязательно. Только Иринка однажды печально сказала:
– Хорошо бы успеть. А то мы можем уехать еще до мая.
– Куда? – не понял Журка и даже сперва не встревожился.
– Во Владимир.
– Зачем?
– Жить.
– Как жить?
Иринка помолчала и сказала со взрослой ноткой:
– Ну что значит "как"? Как все люди живут. Насовсем…
Журка наконец понял. Остановился, чуть не уронив портфель на сухой солнечный асфальт. И она остановилась – насупленная и слегка виноватая. Быстро взглянула на Журку, стала смотреть вниз и серьезно объяснила: