Журавли над полем (сборник)
Шрифт:
– Знам!.. – выкрикивали одни.
– Слышали уже!.. – вторили другие.
Однако в семеноводческой работе уже многое стало меняться в лучшую сторону, и, как следствие, в 1936 году совхозы и колхозы обязаны были выделять семенные участки для посева зерновых сортов улучшенными отборными семенами. А 29 июня 1937 года вышло Постановление Совнаркома СССР «О мерах по улучшению семян зерновых культур» и был учрежден ряд государственных селекционных станций, районных семеноводческих хозяйств и сортоиспытательных участков.
В том же 1937 году Тулунской селекционной станции был присвоен статус государственной и в том же году тулунские селекционеры сдали в Госсортофонд 300 центнеров сортового зерна пшеницы.
А
Но мы забежали несколько вперед.
Сергея Алексеевича Ермакова назначили начальником отдела областного зернового управления. При встрече с Маркиным новый начальник напомнил ему о прошлом разговоре и показал статью академика Лисицина, подвергшего критике сорт пшеницы, созданный Лысенко. А говорили они в прошлый приезд Маркина о недопустимости верхоглядства в науке, что любой сорт надо проверять и перепроверять и только потом передавать на сортоиспытания.
Маркин внимательно прочитал статью, в которой Лисицин писал о том же.
Зерно пшеницы, за номером 1163, по словам Лысенко, слишком мучни-сто и дает плохой хлеб. Этот недостаток академик Лысенко обещает быстро исправить. Кроме того, сорт поражается головней. Короче, говорить о его районировании пока не только рано, но и вредно, поскольку такие недоработанные семена нельзя передавать в массовое производство. И если принять во внимание, что сорт селекционно недоработан, говорит в своей статье академик Лисицын, и не прошёл государственного сортоиспытания, то сам собою встает вопрос: для каких надобностей этот сорт размножается такими темпами? Едва ли семеноводство страны будет поднято на более высокую ступень, если в производство будут поступать такие семена пшеницы, которые еще и сортом-то назвать нельзя.
– Ну что ж, статья, по-моему, дельная и доводы Лисицина обоснованные. А что дальше? Как всему этому воспрепятствовать? – поднял голову Маркин. – Вы же понимаете, как будоражат умы простых колхозников подобные, не подтвержденные ничем заявления Лысенко и его последователей от науки, а нам здесь бьют по рукам, выдвигая чуть ли не обвинения во вредительстве.
– Не могу сказать, что будет дальше, и не знаю, каким образом дать по рукам таким лжеученым, как Лысенко, – пожал плечами Ермаков. – Лысенко и вообще-то делает, что хочет, вводя в заблуждение высшее руководство страны. Бороться с такими, как он, по моему мнению, можно только создавая действительно продуктивные сорта и противопоставляя их тем, которые тот предлагает – другого пути лично я не вижу. В общем, это я тебе для общего кругозора статью подкинул, чтобы взял на заметку. Ты мужик умный, надеюсь, все понимаешь правильно.
Василий Степанович по-доброму относился к Ермакову, верил ему, всецело разделял его позицию относительно таких лжесортов.
По просьбе же Ермакова он стал руководить курсами аппробаторов в Ир-кутском сельскохозяйственном институте. Здесь он безвозмездно, на общественных началах прививал любовь к селекционной работе молодым студентам, и такая работа ему была по душе, хотя и отнимала много личного времени, отрывая от основного дела и от семьи.
Здесь-то судьба свела его с молодым агрономом Александром Соловьевым, который был одного с ним года рождения и отличался от других студентов неподдельным интересом к селекции растений, особым старанием в учебе, и с которым в дальнейшем ему еще предстояло встретиться.
Исследовав в лаборатории качество зерна, которое привез Быков, Маркин остался доволен его характеристиками и решил скрестить сорт с Ударницей.
После двух лет гибридизации получился раннеспелый сорт, с крупными зернами, устойчивый к полеганию
Мысли об этом сорте не оставляли его. Острое желание посоветоваться с кем-то сторонним от селекционной работы, но опытным в жизни человеком, он поехал к своему старшему приятелю пасечнику Зиновьеву, завернув для начала в магазин за бутылкой водки и пряниками, которые любил старик.
– Ты, парень, все норовишь побаловать меня, старика. – глядя на пряники, повеселен Тимофей Захарович. – А ежели я откажусь от твоих гостинцев?
– Вы ж один живете, кто ж о вас позаботится? – вопросом на вопрос ответил Маркин.
Пройдя к столу, поставил и бутылку.
– И с чем седни пожаловал, ты вить за просто так ко мне не ездишь?
Это вы уже напрасно, Тимофей Захарыч, я бываю у вас всякий раз, когда просит душа. А сегодня действительно хочу посоветоваться.
Маркин высыпал на стол из мешочка зерна пшеницы.
– Смотрите, какие мы семена нынче получили. Все как на подбор – крупные, породистые. Что вы об этом думаете?
Старик надел очки, долго перебирал зерна и согласился, что семена добрые, таких он еще не видывал.
– Что ж делать, Тимофей Захарыч, как вы считаете: это готовый сорт, или поработать с ним еще?
Зиновьев снова начал рассматривать зерна. Потом поднял глаза на молодого агронома и задумчиво произнес:
– Думаю, что Виктор Евграфович Писарев еще раз перебрал бы семена и уж следующей осенью посмотрел бы, чё получилось. И ты так-то сделай. Не торопись, вить судьбу хрестьянина решаешь. От лишней проверки никому плохо не будет. Заодно и узнашь: случай ли подмог – погода то исть так распорядилась иль чё-то еще, а может, и в сам деле на свет родился добрый сорт пшанички.
– Думал и я об этом, – признался Василий. – Поэтому и пришел за советом. И еще я хотел бы вас попросить рассказать о том, как вы встречались с Виктором Евграфовичем. Какой он человек?
Зиновьев не только встречался с Писаревым, но и водил дружбу с ученым, о чем все селекционеры хорошо знали. Но об этом почти никому не рассказывал, разве что под настроение. Василий ему чем-то напоминал Писарева: серьезностью не по годам, увлеченностью, преданностью селекционной работе.
– Это, парень, большой человек. Сюды он приехал почти в такие же года, что и ты, однако по делам своим, по любви к земле был как бы заметно постарше своих лет. Мы с ним много ездили по деревням, особенно в пору созревания хлебов, и Виктор Евграфович выискивал такие колосья, такие зерна, чтобы потом пустить в работу. Так вот и сложился тот материал, каким вы теперь пользуетесь. А человек он был непростой, в любой деревне мог долгонько расспрашивать какого-нибудь мужичонку о том, как живали в прежние времена и какой хлеб получали. Помню, он говаривал, что все хрестьянские сорта пришли в Сибирь из центральной части Рассеи и боле всего из богатых монастырей. И самые дотошные из хрестьян своей волей занимались селекцией, хоть этого слова и не знали, для чего высевали на отдельных полосках разное по сортам зерно и осенью смотрели, чё из того выходит. Затем так же, как и вы, перебирали зерно, отбрасывая самое крупное, и следующей весной опять высевали уже на размножение. Наш мужик, Вася, он и воопче-то сметливый, недаром в хрестьянстве испокон веку каждое состояние пашни имело свое название. К примеру, такие: пашенина, то исть уже вспаханное поле, иль пашенные травы, то исть кормовые. Иль так-то еще говаривали, мол, земля заскорбла, то исть пашня тяжела. Ну и друго.