Журавли покидают гнезда
Шрифт:
— И как же ты себе ответила? — спросил Мартынов. Этот вопрос волновал его давно.
Она долго молчала, наконец обратилась к нему:
— Петр, зачем ты нынче полы скоблил, коль уходить решил?
— Ну… порядок всегда нужен, — сказал Мартынов. — Да и вражина чтоб, зайдя в хату, увидел, что мы и в трудную годину в чистоте жили.
— И я этого хочу, — ответила Синдо. — Страшна не физическая, а нравственная смерть. Вот я и дерусь со своей совестью…
Синдо твердо решила остаться, чтобы прикрыть отступление отряда. Для этой цели она
Они шли молча. Синдо — впереди. Миновав пустырь, спустились к озеру. На берегу Синдо остановилась.
— Поступай со мной как хочешь, но я не уйду отсюда, — сказала она горячо и твердо. — Не смогу я отсиживаться в тайге. Не смогу, понимаешь.
— Гнев всегда затемняет разум, — ответил Мартынов. — Ты забыла об отряде, о раненых бойцах! Ты не думаешь даже о своих детях…
— Детей своих я забыла давно, — согласилась Синдо. — Нет у комиссара для них времени. Может, они когда-нибудь и простят меня. Если поймут. А у отряда есть ты, Петр. Ведь кто-то все равно должен прикрыть отход.
— Я уже подумал об этом, — сказал Мартынов. — Останутся Гирсу, Мансик и с ними еще два русских хлопца. Они сами настояли на этом.
— Позволительно ли оставлять одних бойцов в бою? — заметила Синдо.
— Тогда останусь я…
— Командир должен быть с отрядом, — перебила Синдо. — Так что не трать попусту время и уводи людей.
Против ее доводов возразить было трудно, и Мартынов только проговорил, запинаясь:
— Нет, это нечестно… В конце концов ты — женщина. Как же я позволю, чтоб ты…
— Будет тебе, Петр, не до этого сейчас, — прервала его Синдо. — Уж коль решил отходить — отходи.
— Ты меня не подгоняй, — с трудом проговорил Мартынов. — Ну как же я уйду?.. Возможно ли тебя на верную погибель оставить… Тогда уж вместе…
— Не обо мне речь, — ответила Синдо, стараясь придать голосу мягкость. — Сам ведь уверял, что надо сохранить отряд, спасти раненых и детей. Я согласна с тобой, Петр. Против такой лавины вряд ли отряд и в сто бойцов сможет выстоять. Нужно сохранить людей, ведь главное сражение впереди. А мне… мне заодно и с братом повидаться хочется. Другого случая может не представиться.
— Да черт с ним, с твоим братом! — вспыхнул Мартынов. — Сдался он тебе. Боюсь я сейчас, как бы последнее слово не осталось за ним.
Короткое осеннее солнце уже пряталось за сопками. Прискакавшие дозорные сообщили Мартынову о продвижении белых войск. Синдо никогда еще не видела командира таким растерянным.
— Вот и дождались!
Его раздражало спокойствие Синдо, ее упрямство. Он был бессилен воздействовать ни как друг, ни как командир и лишь глядел на нее с прежней грустью. Она стояла, не слыша, как ее окликнули, не шелохнувшись даже на сообщение вбежавшего
— Может, уйдем?
Синдо резко тряхнула головой и быстро пошла к выходу.
Провожать отряд сбежался весь хутор. Прощались как давние друзья со слезами и напутствиями. Старухи подносили бойцам еще теплые узелки с хлебом, мужики грузили в повозки деревянные бадьи с водой; из амбаров стаскивали сюда в рогожных чувалах остатки фуража. Отдавали все, что могли. Молодежь уходила с отрядом.
Бывший рикша был бледен и подавлен. Он не обращал внимания на всю эту сутолоку, не отвечал на расспросы Чангера.
— Будет тебе дуться-то. А мне, думаешь, охота кататься на этой телеге?
— Ну, скажи, почему нас увозят? И на кой черт винтовки дали, если уходим? — спросил Юсэк, возмущаясь. — Разве эти пять или шесть человек смогут за все отомстить?
— Вот башка! Не мстить они остаются, а прикрыть нас, — пояснил Чангер.
— Но они все равно погибнут? — спросил Юсэк.
— Только достанется тем здорово. Синдо так просто не сдастся. Это я точно знаю, — сказал Чангер.
Синдо и Мартынов стояли возле Марии Ивановны. Кутая мальчишек в шаль и сдерживая волнение, Синдо говорила:
— Тетя Маша, помните, вы как-то жаловались, что бог не дал вам детей? Дал ведь. И сразу двух сыновей. Поберегите их…
Она не могла больше говорить — сдавило горло. И только глядела на малышей, которые жались к Марии Ивановне.
— А тебе-то пошто оставаться? — спросила Мария Ивановна.
— Так нужно, тетя Маша, — Синдо целовала Бориску и Степана, напутствуя, чтобы они слушались свою новую маму.
Дети глядели на нее сердито, словно она и в самом деле теперь была не мать им, ее ласки принимали нехотя.
Отряд тронулся. Тихо заскрипели телеги, и вся колонна медленно потянулась вдоль хутора, мимо опустевших бараков, хмурых людей, стоящих возле своих изб. Синдо не слышала, как ей кричали с повозок, не видела уходящих бойцов. Ее мысли были заполнены детьми, глаза — слезами. Мартынов все еще стоял рядом, не решаясь сказать то последнее, ради чего задержался. Она сама подошла к нему, обняла, почувствовав, как он вздрогнул.
— Поговорить мы с тобой успели, — сказала она, не торопясь разжать руки. — Чего же ты еще ждешь? Ступай, Петр.
— Не успел я тебе сказать главное, — выдавил из себя Мартынов. — Пусть остается в сердце…
— Не нужно, Петр, — я знаю… — Она не договорила, не могла, и только добавила: — Не время, да и поздно. Прощай.
Мартынов отошел от нее, повернулся, чтобы уйти, но увидел Игната.
— Папа Петро, ты тоже остаешься, да? — спросил мальчик. — Тогда и я вместе с тобой.
Ничего не ответив, Мартынов взял его за руку и повел по дороге. Мальчик сразу же повеселел. Он был счастлив, что Мартынов опять рядом, не остался. Вдруг что-то вспомнив, он быстро вернулся к Синдо: