Журавли. Рассказы
Шрифт:
– Мама! – закричал он.
Телега остановилась.
– Я слепой, мама!
– С чего ты взял такое?
– Я ничего не вижу.
– Но сейчас ночь, сынок.
– Почему я не вижу звезд?
– Я не знаю, что с тобой, Миша, потерпи. Сейчас мы будем в больнице.
В больнице врач ощупал все Мишкины косточки, обрадовал всех присутствующих и самого себя новостью, что они целы, а больно оттого, что гематома большая. Кто такая гематома, Мишка спрашивать не стал, и так было понятно: от нее, проклятой, все тело болит. А вот насчет зрения врач ничего не сказал.
– Нужен консилиум, – загадочно заключил он.
Анна не поняла, кто такой этот загадочный
– Утро вечера мудренее, а вашего сына мы оставим у себя. Завтра возьмем анализы и уже точно все будем знать. Главное – кости целые.
– А глаза? – опять спросила мать.
– С глазами не торопите, нужно время. Я давно с такими травмами не встречался, – сказал после небольшой паузы врач. – Бывают случаи, когда от сильного сотрясения мозга люди теряют зрение, но оно восстанавливается через некоторое время. Давайте подождем до утра. Если время нам не поможет, посоветуемся с областным офтальмологом.
Мишку уложили в постель, простыни почему-то были прохладными и хрустящими, от непривычки он начал крутиться, не находя себе места. Но это продолжалось недолго, сон поборол беднягу…
Утром солнечные лучи ласково гладили Мишку по щекам. Открыв глаза, он увидел ослепительно яркий свет. Сквозь густую листву деревьев, сквозь оконное стекло пробивались солнечные блики: они гуляли по стенам палаты, по полу, по никелированным шишечкам кровати – повсюду. Мишка зажмурился, затем снова открыл глаза. Нет, это не было сном. Он вскочил с постели, но боль, как и вчера, пронзила его тело. И тогда он решил обмануть ее. Медленно вытянул ноги, ступил на пол и, делая маленькие шажки, подобрался к подоконнику, держась за него выпрямился. Взглянул на небо – оно было голубым, без единого облачка.
Мишка прошептал.
– Значит, я вижу…
Он приковылял к двери, открыл ее, проник в коридор, желая с кем-то поделиться своей новостью, но тут на небольшом диванчике увидел свою маму. Она, привалившись к спинке, спала.
Мишка подошел к ней, присел рядом и стал ждать, когда она проснется. Терпение его быстро иссякло, и он, взяв ее руку, потянул к себе. Мать открыла глаза и несколько мгновений смотрела на сына, словно не узнавала.
– Миша, это ты?
– Да, мама… – И, чуть помолчав, добавил: – Я вижу тебя, мама. И солнце вижу. И небо.
Мать прижала его к себе и стала целовать, говоря при этом добрые, ласковые, бессвязные слова.
Мишка тоже плакал и тоже говорил что-то не очень вразумительное. Он прижался к матери и сразу почувствовал знакомые, родные запахи земляничного мыла и парного молока, которые он так любил.
Зимой сорок пятого
Заканчивался февраль, но морозы не ослабевали. В воздухе постоянно висело белое дрожащее марево. Из-за этого проклятого тумана солнечные лучи никак не могли пробиться к людям; ни тепла, ни света на землю не поступало. Такие зимы частенько случались в далекой таежной деревне на берегу Илима, в тысячах верст от Иркутска.
Анна шла по единственной деревенской улице, широко и вольно раскатанной санями и прибитой копытами лошадей. Она была молодой и статной, ее не портили даже уродливый ватник и большой клетчатый платок, которым она тщательно закутывала себя, спасаясь от лютого сибирского мороза. Шла быстро и легко, не оглядываясь по сторонам. Встречаясь с односельчанами, коротко кивала
Где-то далеко шла война. И у всех деревенских разговоры были о войне. Говорили о победах, о поражениях, читали друг другу редкие письма с фронта, оплакивали погибших, радовались тем, кто возвращался домой из госпиталей. Почти все деревенские мужики, здоровые и сильные, ушли на войну. Многие вернулись калеками, еще больше погибли, и только редким счастливчикам повезло – они закончили войну без единой царапины.
Слушая радио, Анна никак не могла понять своим простым деревенским умом: почему советские войска постоянно отступают, оставляя город за городом, хотя в песнях и стихах наши солдаты представали в образах былинных богатырей, способных одолеть любого врага? В каждом деревенском доме погибли по одному, два, три, четыре мужика. Не было ни одной семьи, в какую бы не пришло горе. Она помнит всех своих земляков, уходивших на фронт. Как провожали их на Красном Яру, построив длинные столы и лавки из горбыля. На этом простецком сооружении и закуски стояли соответствующие: вареная картошка, квашеная капуста, соленые грибы и, разумеется, самогон, «казенка» в тех местах бывала не часто. Случай был не рядовым, поэтому не пожалели на закуску и деревенского сала, и жареных кур, и пирогов с капустой…
Мужиков забрали разом, так что деревня сразу осиротела – остались дети, женщины и старики. Тогда еще не было горя и военных утрат, они случились гораздо позднее, когда стали возвращаться наспех залеченные в госпиталях инвалиды. Одного из них доставили домой в сопровождении двух медсестер из районной больницы, так он был искалечен…
Всю свою жизнь Анна прожила здесь. Тут встретила свое счастье – Степана. Поженились они еще до войны, родили двух дочек, и им казалось, что счастью этому не будет конца-краю. Степан был старше Анны на десять лет. Долго не женился, вероятно, по причине своего характера. Он был человеком суровым, не разговорчивым, высказывался только по необходимости, да и то односложно. Никто в деревне не видел его смеющимся, кроме, пожалуй, Анны, за которой он ухаживал совсем недолго и своеобразно: то положит ей на крыльцо букетик ромашек, то корзинку груздей, то еще что-нибудь, но делал это так скрытно, что никто не мог застукать его за этим занятием. Он был чрезвычайно силен физически, видимо, пошел в своего деда Ивана Макарыча, знаменитого охотника. О Макарыче, как звали его деревенские, рассказывали чудеса.
Макарыч был небольшого росточка, но необыкновенно широк в плечах. Он в одиночку ходил на медведя, вооруженный только рогатиной и ножом, – предпочитал охотиться на «хозяина тайги» врукопашную. У Макарыча была старинная кремневая «фузея», которую он никогда не использовал, потому что на птицу и более мелкое зверье ставил капканы и петли. Фузею он показывал всем желающим и утверждал, что это «ружьишко» изготовили немецкие мастера более ста лет назад, а силе и точности его боя можно только завидовать.
О таежных подвигах Макарыча рассказывали легенды. Утверждали, что Макарыч «заломал» пятьдесят медведей, и это было похоже на правду, потому что медвежатину в деревне ели чаще, чем свинину. Мясом Макарыч охотно делился с односельчанами, но делал это втайне, чтобы не пронюхали власти, – в те далекие времена браконьеров наказывали значительно строже, чем сейчас. Славился Макарыч и как искусный рыбак: на Илиме и Ангаре ему были ведомы самые потаенные затоны, где водилась отменная стерлядь, которую сибирские купцы поставляли аж в сам Петербург, к царскому столу…