Журбины
Шрифт:
Очень походило на то, что Скобелев увлекся работой над станком Виктора. Он являлся к Журбиным каждый вечер, с его помощью удалось найти место на станке и для фрезы, и даже для токарного приспособления. Он умел рассуждать стройно, логично, последовательно, без сумбурных, быстро сменяющихся Зининых восторгов и сомнений, без длительных раздумий Виктора. Скобелев оказался таким ценным помощником, что Зина уже готова была примириться с отрицательными чертами его характера; Виктор, который Скобелева раньше не знал, был просто от души ему благодарен.
Бывая у Журбиных, Зина подружилась
— Тонечка! — рассмеялась Зина. — Какая же вы еще девочка! Какой вздор вы придумали!
— Вздор? — Тоня хмурилась, не разделяя Зининого веселья. — Почему же тогда он больше не приходит?
— Придет.
И в самом деле, Игорь вскоре пришел.
— Илья Матвеевич дома? — спросил он, едва было покончено с формальностями, какими Тоня облекла процедуру его знакомства с Зиной.
— Дома, но читает газету. Тш-ш!.. Он не любит, когда ему в это время мешают.
Тоня смотрела на Игоря сияющими глазами. Куда только подевались все ее сомнения, мысли о том, что Игорь стал ей безразличен и неинтересен! А он, озабоченный, деловитый, смело, несмотря на предостережение, направился в комнату, где после обеда отдыхал глава семьи.
— Илья Матвеевич, — сказал Игорь, — простите, пожалуйста, что мешаю. Я принес вам формулы расчетов.
— Каких расчетов? — Илья Матвеевич отложил газету, поднял очки на лоб.
— Помните, вы тут разговаривали о дополнительной обшивке?
— Помню.
— Ну вот, все готово, по этим формулам можно переносить места отверстий с днища на дополнительные листы.
— Покажи, покажи!
Илья Матвеевич долго рассматривал тетрадку, которую ему подал Игорь, длинные ряды алгебраических знаков и цифр, сказал:
— В математике я, конечно, слабоват. А что касается обшивки, Антон Ильич все нам рассчитал. Уже клепаем. Но, в общем, спасибо, парень. Кораблестроитель из тебя выйдет, поверь слову. Зацепило тебя за душу наше дело. С кем же ты решал эти формулы? Один или как?
— Один, — ответил Игорь упавшим голосом. Его удручало то, что он опоздал, что обошлись без него, без его помощи. А ему так хотелось помочь Илье Матвеевичу!
В этот вечер в палисаднике Журбиных было еще шумнее, чем в день рождения Сашки. Началось с того, что Зина, Тоня и Игорь затеяли игру в камешки. Игра эта испокон веков считалась девчоночьей, но ни Зина, ни Тоня не могли тягаться с Игорем. Он мог и в щелканцы, когда камешки непременно должны щелкнуть друг о друга, и в молканцы, когда они щелкать не должны, и кучками, и россыпью, — как угодно. Круглые, гладкие, они словно сами липли к его рукам, ни один не пролетал мимо ладоней.
Отдав Сашку Агафье Карповне, присоединилась к молодым и Дуняшка. Уже смеркалось, играть в камешки стало трудно. Дуняшка предложила спеть. Игорь отнекивался, говорил, что в школе по пению у него всегда были двойки; праздник — если тройка с минусом. Но когда Дуняшка затянула да подхватили Тоня с Зиной, он тоже принялся басить — не совсем в лад. Ему прощали.
Вышел на песню дед Матвей, вынес венский стул, уселся напротив певцов, слушал. Вдруг сказал:
— Да… пела одна девка деревенская, а ей жук в рот влетел. Проглотила, дура, с перепугу. Резали.
Высказывание было до того странное, что
— Чего вы? — спросил дед Матвей. — Пойте. Я это к примеру. Поглядел, летучие мыши вьются, подумал — а ну кому в волосы брякнет. Про жука и вспомнил.
— Что ты, дедушка, страхи какие разводишь! Убежим, — сказала Тоня.
— Сидите, сам с вами спою.
Он шевельнул бородой, но не запел, а закашлялся. Потом заговорил:
— Каждый поет по своей причине. Женщины — те от легкости мысли. Мужчины — от хмеля. А что такое хмель? Хмель, он — молодость. Молодой всегда как во хмелю, возраст ему в голову шибает. А старый за молодостью в бутылку лезет, хватит стаканчик — помолодел. Поет. Не поняли? Ну вас!
Вынесла стул и Лида, села возле деда Матвея. Вышла с Сашкой на руках Агафья Карповна. Налег на подоконник, выглядывая из дому, Илья Матвеевич.
— Витя! — Тоня постучала в окно. — Вышел бы и ты, сыграл бы… Смотри, какой самодеятельный ансамбль собрался!
Виктору, занятому своим станком, было не до игры, но разве откажешь, когда люди просят музыки, которую он сам очень любит. Вышел на крыльцо с мандолиной. Тоня уступила ему место на скамейке, встала рядом с Игорем. Виктор сел между Зиной и Дуняшкой и заиграл. Ни Зина, ни Игорь не знали песни, которую все — и Илья Матвеевич и Агафья Карповна — запели под мандолину:
В холодных чужих океанахПод огненным флагом плывут корабли.Во всех пристают они странах,Вдали от отцовской земли.Слова припева подтягивал даже дед Матвей:
Наш труд, нашу гордость святую,Как дети, покинув очаг,Несут в непогоду любую,Машинами ровно стуча.Агафья Карповна наклонилась к уху Зины, заговорила вполголоса:
— Антоша, сынок, сочинил. На войне. Прислал нам, помню, под Новый год. А Витя мотив придумал. Он, Витя-то, если бы учить его с детства, такой бы музыкант был! Да кто в те годы детей музыке учил? Мы же рабочие, Зиночка, как и твои папаша с мамашей, царство им небесное. У нас с государством одна дорога. Оно было бедное, и мы были бедные, оно богаче стало, и мы приободрились. Ну, а теперь, сама видишь… Ведь это же какие тыщи вся-то бригада в получку приносит! Были бы мы завистливые, как некоторые, у нас не то что рояли — люстры бы в каждой комнате висели из хрусталя. А мы этого шику-блеску не любим. Нам давно велят в новую квартиру переезжать, за Веряжку. Отец не хочет, и дед против. Обжились, говорят, старого гнезда жалко. Не красна изба углами…
Агафья Карповна говорила это все так просто, с такой непосредственностью, что Зина готова была слушать ее и слушать, но Сашка заворочался, запищал, и Агафья Карповна принялась ходить вокруг клумбы, качая его и баюкая.
В первом часу ночи Тоня и Дуняшка пошли провожать гостей — сначала Игоря до троллейбуса, потом Зину в Новый поселок. На мосту встретили в потемках Алексея. Он шагал легким шагом спортсмена.
— Алеша! — окликнула его Тоня. Но он не остановился. То ли не услышал ее, то ли не захотел услышать.