Журбины
Шрифт:
Конечно, можно было поступить так, как поступил его дед. Но дед знал, был уверен в том, что бабка его любит и готова на все во имя любви. А он, Алексей, разве уверен в Катиных чувствах? Он может говорить только о себе, о своих чувствах.
И он говорил о них с самим собой. На этажерке с книгами перед ним стояла фотографическая карточка Кати. Алексей долго рассматривал знакомые черты и глаза по-девичьи серьезные. Походил по комнате, включил приемник, настроил его на Москву. Динамик пошипел, гулко выстрелил, и тогда стал слышен женский голос.
— Проклятый мир! — страстно говорил голос за пестрой желтой
— Смирись. Уйми гордыню, — ответил другой голос, скрипучий голос старой ханжи.
Алексей прислушивался к тому, о чем повествовала старинная драма, и никак не мог понять, почему она так привлекает его внимание. У него было ощущение, будто он что-то позабыл и напрасно силится вспомнить.
Если бы Алексей в эту полночь был дома, на Якорной, ему не пришлось бы ломать голову над причиной своего странного беспокойства.
Журбины тоже не ложились и тоже слушали радио.
Антон, получив утром телеграмму из Москвы, спрятал ее и объявил, что в пять минут первого будет передаваться по радио нечто очень интересное. На завод он ушел радостный. Вечером ругал отсутствующего Алексея за то, что тот унес на новую квартиру свой радиоприемник, проверял, подкручивал, подвинчивал старенький репродуктор в столовой. К половине двенадцатого расставил перед ним стулья полукружьем. Всей семьей прослушали последние известия, которые по обыкновению комментировал дед Матвей:
— Видал я их, негров-то. Плечистые ребята. Кулаки килограммов по восемь. Чего они там издевку над собой такую терпят, не пойму! Уж и не пой, выходит, и рта не разевай, ежели ты черный.
— В Индии что плохо? Босиком народ ходит. Босому всегда легче на ногу наступить. Хотя как сказать: босой — он злее обутого. Начнет чесать направо и налево, держись тогда эти, как их, колонизаторы.
— А он толковый, английский батюшка, соборный-то настоятель. Вот вроде и духовной специальности человек, а мыслит правильно.
Деда Матвея не перебивали. Слушали отрывистые гудки автомобилей на Красной площади, бой часов, торжественную мелодию гимна.
Наступила пауза. Из репродуктора несся ровный свистящий шорох — шорох времени, которое стремительно летело над огромными пространствами советской земли, над городами и селами, над лесами и нивами, над волжскими стройками, над уральскими домнами, над Кремлем, над Ладой, над крышами Старого поселка.
Антон заметно волновался. Он шагал по комнате, поскрипывал его протез.
В пять минут первого началось то, что в радиопрограммах называется: «Театр у микрофона». Ведущая объявила название пьесы, которая давалась в отдельных сценах, и состав исполнителей.
— Верочка! — воскликнула Агафья Карповна, услышав фамилию «Барабина». — Что же ты молчал, Антоша?
Замерли Дуняшка, Лида, устремив глаза на репродуктор: подперев голову ладонями, шевелил бородой дед Матвей; черенком позабытого на столе ножа вычерчивал на скатерти восьмерки Костя; Виктор следил за однообразными движениями Костиной руки, — эти движения мешали ему слушать; Антон стоял позади Агафьи Карповны и чуть ли не при каждом слове Веры касался плеча матери: слышишь, мама, слышишь?.. Тоня глядела на Антона, вместе с ним улыбалась, вместе с ним хмурилась, вместе с ним была счастлива. Илья Матвеевич сидел, сцепив на животе
— Молодец! — сказал он, когда передача была окончена.
Все видели, как сильно растроган отец.
— Пошли ей завтра телеграмму, объясни: слушали, мол, — продолжал он, подымаясь со стула. — Поклон передай…
— Понимаешь, — словно оправдываясь, заговорил Антон, — жалко было смотреть, как мучилась без настоящего дела. И вот, кажется, нашла его. Это первое ее выступление по радио. Дебют.
— Правильно сделала, правильно, Антоша. Миллион народу ее слушало сейчас.
— А что? — Дед Матвей поднял голову. — Воли-то она достигла. Не сдалась.
На другой день, выйдя на площадь после работы, Алексей остановился возле памятника Ленину, рассматривал цветы, окружавшие пестрой клумбой гранитный постамент. Куда идти? Прямо, через Веряжку, в свою квартиру, или налево, на Якорную? О встрече с Катей можно было уже не думать. Давно убежала домой, спряталась.
Мимо Алексея проходили знакомые и незнакомые. Вот не прошла, а промчалась инженер Зина Иванова. Она его не заметила. Вот председатель завкома Горбунов, высокий, сутулый, на ходу рассуждает сам с собой. «Не выйдет так, товарищ директор!» — услышал Алексей, но что не выйдет — не разобрал. Вот где-то в толпе засмеялась тетка Наталья, — ее смех не перепутаешь ни с чьим другим.
Площадь пустела, Алексей все стоял перед клумбой. И он увидел Катю. Она быстро шла прямо на него. Алексей рванулся ей навстречу — наконец-то!
Но что произошло? Катя вдруг резко повернула в сторону, бросилась бежать к троллейбусной остановке и, расталкивая очередь, вскочила в троллейбус. Алексей так и замер на полушаге. Значит, она спешила не к нему и встреча с ним ее испугала? Значит, все правда: избегает, не хочет видеть? Алексей снял фуражку, и ветер с моря, как гребень, скользнул по его волосам, смахнул со лба мягкую прядь. Впервые в жизни в душе Алексея властно шевельнулась возмущенная мужская гордость. «Не выйдет так, товарищ директор!..» — бессознательно повторил он слова Горбунова, надел фуражку и, не взглянув на троллейбус, который увез Катю, быстро зашагал к Якорной. Вся любовь, вся нежность к Катюшке, которыми Алексей был только что переполнен, разлетелись, как туман под ветром, и вновь перед ним открылся мир, долгое время затянутый этим туманом. На Ладе начинаются громкие дела, быть в них Алексею одним из первых — последними Журбины в больших делах никогда не бывали, — а тут девчонка, маменькина дочка… «Нет, не выйдет, не выйдет!..» Алексей вспомнил слова деда Матвея о каком-то дружке отца Оське Сумском, которому, как сказал дед, крутила голову юбчонка и который убил и ее и себя из нагана. Вспомнил и зло усмехнулся: много чести, Екатерина Алексеевна Травникова!
Он вошел в родительский дом как ни в чем не бывало, показал Тоне фокус со спичками — из шести спичек построил четыре треугольника, подразнил ее Игорем, повертелся на турнике.
Сели ужинать. Было видно, что Агафью Карповну гнетет какой-то вопрос, — она поглядывала на Алексея, подходила к нему, отходила, вновь подходила, добавляла жареной рыбы и картошки в тарелку. Набралась-таки решимости, спросила:
— Свадьбу-то когда праздновать будем, сынок?
— Когда невесту найдете, — небрежно ответил Алексей.