Журнал «Если», 1992 № 03
Шрифт:
— Что — Виттигис? — Счастье Пэдуэя внезапно дало трещину.
— Его придется убить, разумеется.
— Убить?
— Не надо удивляться, дорогой. Я предупреждала, что не люблю останавливаться на полпути. И Теодохада, кстати, тоже.
— А его-то зачем?
Матасунта нахмурилась.
— Он убил мою мать, разве не так? К тому же ты когда-нибудь сам захочешь стать королем…
— Не захочу, — сказал Пэдуэй.
— Не захочешь стать королем?! Почему, Мартинус?
—
— Ты будешь моим мужем и, следовательно, членом семьи.
— Все же я…
— Достаточно, милый! Ты просто думаешь, что не хочешь. Со временем у тебя появятся другие желания. Ну и уж раз мы об этом заговорили, грех не вспомнить твою бывшую служанку, как там ее… кажется, Джулия?
— А что Дж… Откуда ты о ней знаешь?
— Неважно. Мы, женщины, все рано или поздно узнаем.
Маленький холодный комочек в желудке Пэдуэя вырос в ледяной ком.
— Но… Но…
— Как, Мартинус, ты не пойдешь ради своей нареченной даже на самую пустячную уступку? Не подумай, что я ревную к какой-то грязной девке. Однако если после нашей свадьбы она останется жить, это оскорбит мое достоинство. Я не настаиваю на болезненной смерти. Любой быстродействующий яд…
Лицо Пэдуэя стало совершенно безучастным — как у квартирного маклера при упоминании о тараканах. Его лоб взмок, в голове калейдоскопически кружились мысли. Теперь он понимал, что не любит Матасунту ни капли. Пусть эта свирепая белокурая Валькирия достанется какому-нибудь огромному громкоголосому готу! А ему больше по нраву девушки кроткие… И ни один страховой агент не застрахует жизнь Амалинга, учитывая кровавое прошлое семейства.
— Ну? — требовательно произнесла принцесса.
— Извини, задумался, — виновато ответил Пэдуэй, не зная, как выпутаться из этой ситуации. — Понимаешь, я вспомнил: у меня в Америке осталась жена.
— Хорош пустячок, — ледяным тоном произнесла Матасунта.
— Я очень давно ее не видел.
— Что ж, существует развод.
— Моя религия его запрещает. Мы, конгрегационалисты, верим, что в аду самое жаркое местечко отведено разведенным.
— Мартинус! — Глаза Матасунты гневно сверкнули. — Ты, кажется, трусишь. Более того, ты, кажется, хочешь дать задний ход. Ни один мужчина, так гнусно обошедшийся со мной, не проживет и…
— Нет-нет, вовсе нет! — вскричал Пэдуэй. — Ты одна царишь в моем сердце. Меня не остановит и море крови!
— Гм-м-м, красиво изъясняешься, Мартинус Падуанский. Ты всех девушек обольщаешь такими речами?
— Клянусь, я от тебя без ума!
— Ты в самом деле меня любишь? — смягчилась принцесса.
— Еще как! В жизни не видел подобной девушки! — Последнее
Матасунта потерла лоб, явно раздираемая противоречивыми эмоциями.
— Если вы давно не виделись, откуда ты знаешь, что она жива?
— Точно не знаю. Но я не уверен и в обратном. А ведь ваши законы очень строги к двоеженству. Эдикты Аталарика, параграф шестой. Я смотрел.
— Все-то ты смотришь… — с легким раздражением произнесла Матасунта. — А известно кому-нибудь в Италии об этой твоей американской сучке?
— Н-нет, но…
— Так не глупишь ли ты, Мартинус? Кому какое дело, если у тебя на другом конце света есть жена?
— Религия.
— О, к дьяволу всех священников! Когда мы придем к власти, с арианами я справлюсь. А у тебя, я слышала, добрые отношения с епископом Болоньи, то есть практически с самим папой.
— Я имею в виду не церковь. Я имею в виду личные убеждения.
— Такой практичный человек, как ты? Чушь! Просто нашел предлог, чтобы…
Предвидя очередную вспышку, Пэдуэй торопливо вставил:
— Послушай, Матасунта, давай не будем затевать религиозных споров. Оставь мою веру в покое, а я не трону твою. О, кажется, нашлось решение!
— Какое?
— Я отправлю в Америку гонца и выясню, жива моя жена или нет.
— А много это времени займет?
— Недели. Возможно, месяцы. Если ты меня на самом деле любишь, то рано или поздно мы дождемся.
— Хорошо, — без особой радости согласилась принцесса и тут же бросила на Пэдуэя пронзительный взгляд. — Предположим, твой гонец обнаружит, что она жива?
— Зачем ломать себе голову? Видно будет.
— Нет, договоримся сейчас!
— Любимая, ты не доверяешь своему будущему мужу? В таком случае…
— Не увиливай, Мартинус. Ты скользок, как византийский законник.
— Ну, тогда, полагаю, я рискну своей бессмертной…
— О, Мартинус! — ликующе вскричала Матасунта. — Прости меня за глупость! Конечно же, ты велишь гонцу отравить ее, если она все-таки жива! Это даже лучше, чем развод, если подумать о моем добром имени. Теперь все наши тревоги позади.
Она обняла его с настораживающей силой.
— Вероятно, — без особой уверенности произнес Пэдуэй. — Продолжим занятия, дорогая. — И снова поцеловал ее, стараясь установить рекорд.
Матасунта счастливо вздохнула.
— Ты только больше никого не целуй, любовь моя.
— Не смею и думать об этом, принцесса.
— Вот-вот, — грозно сказала она и очаровательно улыбнулась. — Прости меня, дорогой, за некоторое волнение. Я, по сути своей, наивная девушка, слабохарактерная и неискушенная.