Журнал «Если», 1993 № 08
Шрифт:
— Слишком все просто, — пробормотал Рэйф, обращаясь то ли к Габи, то ли к самому себе. Он нагнулся к Лукасу и зашептал ему в ухо: — Лукас, ты чувствуешь кого-нибудь? Есть здесь кто-нибудь?
— Нам, наверное, просто везет, — прошептала Габи.
— Я в это не верю, — Рэйф бросил взгляд на часы.
— Пятнадцать минут назад сел самолет. Если они его проверяли, то уже обнаружили, что он пуст. А если не проверяли, то почему? И зачем тогда ставить у ворот охрану?
Габи не отвечала. Молчал и Лукас.
— Ладно, — сказал
— Нет, — ответила девушка. — Ты не можешь мне запретить.
Рэйф пожал плечами.
— Лукас, если Габи попытается пойти за мной, собьешь ее с ног.
— Лукас, ты этого не сделаешь! Слышишь меня?
— Слышу, — сказал Лукас, — но сделаю, как сказал он.
— Лукас, — Габи удивленно уставилась на волка.
— Я приказываю тебе не делать этого! Почему ты слушаешь его?
— Там опасно, — сказал волк. — Я должен заботиться о тебе.
— Кто это тебе сказал?
— Эб сказал, — ответил Лукас. — Я должен заботиться о тебе.
— Он не имел в виду…
Рэйф не слышал ее последнего довода, произнесенного шепотом. Он уже бежал к скрытому мраком входу.
Задыхаясь, Рэйф прижался к кирпичной стене. Не хватало воздуха, подгибались колени.
Он успел забыть про свою рану, и теперь всю грудь пронизывала такая боль, что каждый вздох давался с трудом.
Наконец ему удалось восстановить дыхание. Рэйф быстро взбежал по ступенькам к входной двери и обнаружил, что она не заперта. Приоткрыв ее, он проскользнул внутрь и оказался в большом вестибюле с высокими потолками. Направо и налево от него находилось множество дверей, в центре — уходящая в темноту широкая лестница. Зал освещал только тусклый лунный свет, проникавший в единственное окно на лестнице.
Одна из дверей справа от Рэйфа была приоткрыта, но в комнате было не светлее, чем в вестибюле. Рэйф осторожно подошел к двери и протянул руку, чтобы открыть ее…
Еле слышный скрип со стороны входа заставил его оглянуться. Теперь дверь была распахнута настежь, и в проеме чернели две фигуры — человека в мешковатой одежде и волка.
— Неужели ты думал, что он не будет меня слушаться? — яростно зашептала Габи, подходя к Рэйфу.
— Ш-ш-ш… Идем, — оборвал ее Рэйф, и они проскользнули в непроглядную темень комнаты. — Подожди, сейчас найду выключатель…
Дверь за ними закрылась сама собой, и они оказались в абсолютной темноте.
— Заходи, подруга муха, в гости на обед [2] , — раздался ликующий звонкий голос.
Высокий, ясный, полный радости голос ребенка.
Глава XII
Комнату залил ослепительный свет. Они стояли, не в силах шевельнуться, придавленные неведомой силой, более страшной, чем излучение, к которому успели привыкнуть.
— Стойте там, — продолжал тот же голос. — А собачка? Где
2
Цитата из английской песенки про паука, который пригласил в гости муху (прим. ред.).
Глаза Рэйфа постепенно привыкли к свету, и он принялся потихоньку осматривать комнату. Пол, устланный толстыми коврами, столики со всевозможными лампами и безделушками, стены, Увешанные картинами в богатых рамах. Изо всех углов забитой мебелью комнаты, с потолка, со стен, со столов лился нестерпимо яркий свет множества ламп. В дальнем конце комнаты, на возвышении, в огромном кресле, напоминавшем трон, восседало разжиревшее существо, похожее на бесформенную тряпичную куклу. Из огромных плеч — как на картине с дыркой вместо головы для клиента ярмарочного фотографа — торчала очаровательная белокурая головка мальчика лет шести-семи.
— У вас была собачка! Была, была! — настойчиво лепетали детские губки. — Куда она делась? Почему она не идет сюда? Она должна меня слушаться, так же, как и вы. Ведь вы мне послушны? Шаг вперед — я, Саймон, вам приказываю.
Рэйф почувствовал, что правая нога против его воли передвинулась на шаг. Одновременно с ним шагнула и Габи.
— Ну? Так почему не идет сюда собачка? — личико скривилось в невольной гримасе, но через секунду снова радостно заулыбалось, словно улыбка была непременным атрибутом лица. — Ну ладно, это неважно. Потом будет и собачка. Подойдите поближе.
Рэйф и Габи послушно двинулись вперед и остановились всего футах в двенадцати от сияющего детского личика, и в этот момент к Рэйфу внезапной вспышкой пришло давно знакомое ощущение — он проник в сознание своего врага. Теперь он понял, что перед ним сидит не ребенок с огромным уродливым телом, но само это жирное дородное тело и есть живое существо, к которому приставлена детская голова. Над белокурой головкой к обшитой деревом стенке было прибито перевернутое распятие, на котором вместо Христа висел иссохший и почерневший труп тщедушного безволосого существа размером с крысу.
Рэйф в упор смотрел на урода, восседавшего перед ним на троне.
— Видите, — произнесли красные пухлые губы, — вы должны делать то, что я вам скажу. Все должны. Поэтому я не боюсь жить совсем один, если не считать привратника. Теперь придется взять нового человека. Ваша собачка так его хватила, что он умер. Где же она?
— Я не знаю, — сказал Рэйф. В этой забитой барахлом огромной комнате даже собственный голос казался ему незнакомым.
— Она должна прийти ко мне. Каждый обязан делать то, что хочу я. А вы, наверное, думали, что удрали, когда я наказал их всех там, в горах, за то, что они не послали вас сразу ко мне? А вот и нет, вот и нет!