Журнал «Если», 1994 № 07
Шрифт:
— Вы говорите с Квин. Мы требуем отпустить Дентонов с корабля. И предупреждаем: если Уния присвоит еще один фрахтер, ей несдобровать. Атака или захват любого торгового корабля или порта его приписки повлечет за собой самые решительные действия нашего Альянса. Вот что здесь происходит. Лейтенант Оборск, смотрите хорошенько. Мы разворачиваемся. Мы имеем огромное численное превосходство над военным флотом Унии. Если хотите, чтобы в вашем пространстве прекратились все коммерческие рейсы, мы легко можем это устроить.
— Кто говорит? Что за корабль?
Униаты явно нервничали.
— Говорит Квин — это все, что вам нужно знать. Повторяю, лейтенант: у нас огромное численное превосходство. Как вы нашли нас? От кого получили координаты? От Дентонов? Или один из наших кораблей по ошибке вышел с вами на связь? Вот что я вам скажу: купцы всего Внеземелья создали Торговый Альянс, и сейчас он действует как боевое соединение. Так будет и впредь, пока не отпадет необходимость. Желаете испытать нашу боеспособность — захватите еще один фрахтер. Вы и Мациан можете делать друг с другом все, что хотите, но мы не принадлежим ни Компании, ни Унии. Мы — третья вершина треугольника и отныне ведем торговлю от своего имени.
— Что здесь творится?
— Вы уполномочены вести переговоры или можете только отправить донесение начальству?
Оборск отмалчивался.
— Лейтенант, — напирала Элен, — мы согласны принять ваших полномочных послов. А до тех пор Дентонам нечего делать у вас в плену. Будьте любезны немедленно отпустить их. Если ваша сторона проявит осмотрительность и здравомыслие, то мы безусловно пойдем на уступки. В противном случае, особенно в случае нападения на любое торговое судно, нам придется применить силу. Это я вам твердо обещаю.
И снова — тишина. Долгие паузы уже стали привычными.
— Это Сэм Дентон, — ответил наконец другой голос. — Мне ведено передать, что корабль поворачивает. Это правда, Квин. Вся моя семья — на борту. Это тоже правда.
Внезапно «Женевьева» умолкла. Элен взглянула на экран вида и телеметрические приборы — некоторые из них зарегистрировали пятно света. Оно расширялось и меркло. У Элен сжался желудок, а младенец зашевелился. Она прижала к животу руку и долго смотрела на экран, преодолевая тошноту. В динамиках кома трещала статика.
На плечо Элен опустилась рука Нейхарта-старшего.
— Кто стрелял? — спросила Элен.
— Это «Фея-два», — ответил ком грубым басом. — Я стрелял. Они повернули нос к дыре в нашем строю и врубили форсаж. Они слишком многое могли унести.
— Мы поняли, «Фея-два».
— Иду к месту гибели, — сообщил другой корабль. — Обыщу окрестности.
Да, оставалась надежда, что в последний момент от «Женевьевы» отделилась капсула, что униаты пощадили хотя бы детей. Но Элен в это не верила.
«Женевьева» погибла. Как «Эстель» на Маринере. Им не найти никого.
Появлялись новые образы — призраки в чернильной мгле, пятнышки на скане или тени и меркнущие трассы на экране вида. Сотни фрахтеров, спешащих к месту гибели «Женевьевы».
— Ну, все, — пробормотал Нейхарт. — Не завидую я униатам.
Так думали все купцы — с той минуты, как услышали имя расстрелянного
Весть о Торговом Альянсе разносилась не только по пространству, принадлежавшему Унии. Летела она и к Солнечной — семья дальнерейсовика «Уинифред» вспомнила вдруг свои земные корни, сбросила груз, чтобы облегчить корабль для прыжка максимальной дальности… и отправилась в долгое и рискованное путешествие, не ведая, какой прием ее ждет.
«Расскажите им о Маринере, — попросила Элен экипаж «Уинифред». — И о Расселе, Викинге и Пелле. Постарайтесь, чтобы они поняли».
Семья обещала, но Элен не надеялась получить ответ. Призыв к Земле был всего лишь жестом.
Капсулы они не нашли. Только обломки.
Низовики приходили и уходили — тихо, незаметно, поодиночке и парами; в почтительном молчании они ставили пищу и воду и ухаживали за «спящими», которых здесь собрались тысячи.
Здесь уже появились купола для людей, землянки, вырытые низовиками; пульсом самой жизни застучали компрессоры. Залатанным грубым куполам недоставало изящества, зато они служили кровом старикам и детям, да и всех остальных защищали от непогоды — короткое лето подходило к концу, все реже выдавались безоблачные дни и звездные ночи.
Регулярно наведывались челноки — за грузами. Кораблей, ревущих над головами, уже не боялись — привыкли.
«Вам нельзя собираться даже в лесу, — объясняла Милико Старым через переводчиков. — Их глаза видят теплое, видят сквозь заросли. Только глубокая нора может скрыть хиза, очень глубокая нора. Они видят, даже когда солнце не светит».
От таких слов глаза низовиков стали размером с блюдца. Хиза поговорили между собой, время от времени бормоча слово «Лукасы». Похоже, они поняли Милико.
Каждый день она беседовала со Старыми, до хрипоты, до протестов измученных переводчиков. Пыталась растолковать, с какой опасностью столкнулся народ хиза. Когда она обессиленно замолкала, мягкие ладони похлопывали по ее рукам и лицу, а круглые глаза глядели ей в глаза с искренней нежностью… Порой они не могли сделать для нее ничего другого.
А люди… к ним Милико приходила ночевать. Среди них была Ито, был Эрнст… День ото дня они все больше мрачнели, потому что все управленцы ушли с Эмилио, только Ито — женщина — и субтильный Эрнст получили приказ остаться. Мрачнел и Нед Кокс, один из первых силачей колонии — он сам не пожелал возвращаться, а теперь его заел стыд.