Журнал «Если», 1994 № 09
Шрифт:
Мифы рождаются по общей схеме. Из древних мифов выросли волшебная сказка и героический эпос. На архвической стадии эпос глубоко мифологичен. Затем история вторгается в эпос. И появляются эпические произведения, повествующие о реальных событиях: Троянская война древних греков, битва на Косовом поле у сербов, Реконкиста в Испании. Но даже если предание возникло на основе исторического факта, все равно последний постепенно обрастает мифическими элементами и стилизуется по достаточно однотипным моделям. Исторические персонажи — короли и князья — занимают места мифических героев, враги — уже не чудовища, а иноплеменники: половцы, татары, мавры.
Возьмите легенды о самозванцах,
Новые мифы рождаются каждый день. Но одни из них, индивидуальные, будут значимы лишь для конкретного человека или узкого круга лиц. Так, детально сконструированная мифология мира Средиземья, которую создал Толкин в своем «Властелине колец», продолжает жить среди его почитателей, но не выходит за рамки их круга. Другие, в создании которых принимало участие большое количество людей, могут оказаться устойчивыми. Но об этом мы поговорим чуть позже.
А ПОКА ВЕРНЕМСЯ к «классическому» мифотворчеству. Существуют стандарты мифологического мышления. В известной степени мировосприятие здесь Не различает общее и конфетное, начало и конец, пространство и время, коллективное и индивидуальное. Ассоциация легко превращается в тождество. Одни исследователи, как Леви Брюль, считали мифологию иррациональной, алогичной по своей природе. Другие, например, Клод Леви Стросс, оценивают мифологичное мышление как архаично-громоздкое, но тем не менее рациональное. Оно работает с помощью медиации (не путать с медитацией), когда противоречия между полюсами уничтожаются тем, что находится промежуточный вариант. Или другой термин «бриколяж» — игра в бильярд «от борта». Это косвенная рациональность, когда между точкой отсчета и результатом какого-то действия лежит промежуточное звено, нами не учитываемое, но прямо воздействующее на поведение человека. Дело не а том, что люди оказываются верными мифу, а в том, что они мыслят, частично опираясь на него.
В массовом сознании архаические формы мышления позволяют с легкостью поверить в образ врага, в идеальное прошлое. И этого не избежать. Нельзя отказаться от мифологизма напрочь и ввести какую-то рациональную альтернативу. Ведь любое абсолютизирование рациональности, даже в науке, уже содержит элемент мифологизма. Более того, ритуально-мифологическое поведение играет очень большую роль в укреплении общества.
В ЧЕМ ИСТОРИЧЕСКАЯ суть мифа? Человек должен представлять себе окружающий мир таким образом, чтобы найти себе осмысленное, естественное и уютное место. Он видит вокруг себя элементы стихии, хаоса. Но челоаеку массовому трудно смотреть в лицо хаосу. Поэтому миф стремится представить целостную, гармоничную картину мира. В определенном смысле мифология — колыбель человеческой культуры, предшественница литературы, религии, научных воззрений.
Для мифа характерно представление о «раннем» времени, когда все пребывало в первозданном хаосе. И миф уделяет большое внимание борьбе рождающегося космоса с какими-то островками хаоса, которые обычно выступали в виде монстров. По мере развития патриархата носители хаоса часто приобретали черты «матери»-чудовища как носительницы женского демонического начала.
Миф связан, конечно, и с религией, одной из функций которой является упорядочивание существования человека в мире и придание миропорядку регулярного, повторяющегося характера.
Даже наука, которая разбивалась в процессе демифологизации, также исходит из присущего мифу преувеличенного представления
Если мы возьмем любую идеологию, в том числе самую антимифологичную, утверждающую строгий атеизм и научность — марксизм-ленинизм, например, — то увидим, как она повторяет самые типичные элементы мифологического мышления, только наоборот. Для мифа характерно представление о времени хаоса — здесь это период до Октябрьской революции. Ленин и Сталин — культурные герои, которые борются за превращение капиталистического хаоса в космос, социалистическую гармонию. Для религиозно-мифологи-ческой практики характерно, что какие-то события «раннего времени» потом повторяются в ритуалах, чтобы магическим путем закрепить и обновить победу космоса над хаосом. То же самое существовало и в советской идеологической сфере — праздники Октября и Первомай, торжественно оформленные партийные съезды, когда подтверждалась, «оживлялась» советская «космогоническая система».
Более того, хотя советской истории всего 75 лет, все «вожди» рассматривались не как преемники друг друга, а как некий продукт превращения первого «культурного героя» — Ленина: «Сталин — это Ленин сегодня». И даже в отношении Брежнева бытовало представление, что он является современным воплощением «отца-основателя», идеального вождя всех времен и народов. Культивировалось представление о враге как об образе непреодоленного хаоса, который сохранился где-то на периферии мироздания. Враждебные великаны и чудовища трансформировались в «бесчеловечное капиталистическое окружение», которое необходимо победить хотя бы в «исторической перспективе». Обратим внимание и на эсхатологичность советской системы. Так же, как и христианская религия, она была подчинена движению к конечной цели. Только вместо «Второго пришествия» — коммунизм…
ЧТО ПРОИСХОДИТ сейчас, когда мы отказались от советского мифологизма? Куда мы движемся: к основам научности или обратно, в плен новой мифологии?
В основе новых моделей часто лежит тезис: «новое — хорошо забытое старое». Но это чисто мифологическое представление, связанное с идеализацией прошлого. В эпосе, который вырос из мифа, существует представление о «золотом веке». Это империя Карла Великого, Киевская Русь Владимира Красное Солнышко и т. д. Говоря словами Стругацких: «Когда все были равны, и у каждого было одинаковое количество рабов». Сейчас таким «золотым веком» представляется «Россия, которую мы потеряли».
Присущие нашей российской ментальности соборность, обязательность общего решения для всех, непреодолимый коллективизм, когда все делается разом и хором (и во время первомайской демонстрации, и во время анти-первомайской демонстрации), сочетаются с каким-то общим неуважением к интересам, чувствам, интеллектуальным потребностям и моральной позиции отдельной личности. Попытки представить эту особенность как необыкновенную национальную ценность, отличающую один народ от другого, имеют непосредственную мифологическую основу.
Я не хочу сказать, что возможно полностью вычеркнуть миф из нашей жизни и найти какой-то идеальный вариант. Это утопично. Такая попытка уже делалась — марксизм-ленинизм, система, основанная якобы исключительно на научном мышлении. Попытка эта завершилась созданием новой мифосистемы и лишь подтвердила прочность мифологизма массового сознания. Сейчас, в очередной раз, все выворачивается наизнанку. Вместо мифа о светлом коммунистическом будущем появилось не менее утопичное представление о светлом капиталистическом завтра. И по-прежнему мы живем не по законам нормального общественного устройства, а по законам мечты.