Журнал «Если», 1997 № 01
Шрифт:
Ему следовало это предвидеть. Однажды он спросил Биллингсли, почему тот всегда применяет термин «Вторая Земля» вместо стандартного обозначения «Транскосмическая Земля». Ответ прозвучал серьезно: такой вариант напоминал ему о серии «графических романов», написанных во второй половине двадцатого века. Вскоре Роббинс получил от него список авторов и произведений.
Поневоле заинтригованный (почему «графические»? И откуда такое странное название — «Вспышка двух миров»?), он запросил у Сети распечатки. Сначала страницы с
Роббинс изучил другие названия из записки: «Стержень времени», «Одним махом», «Убийцы Мохаммеда», «Встреча в Берлине»… Он смял листок. Видимо, все остальное — в том же духе. На подобную белиберду жалко тратить время.
Он потянулся к клавишам, но заколебался. Сейчас он был не в бет-ховеновском настроении, не чувствовал готовности штурмовать небеса. Лучше что-нибудь полегче — Шопен, например. Проиграв несколько этюдов из опуса 25, он почувствовал, что напряжение спало. Когда в комнате затихли последние трепещущие аккорды тончайшего Этюда № 9 соль-бемоль мажор, прозванного «Бабочкой», он опять поднял глаза на бюст композитора.
— Как ты считаешь, я правильно поступаю?
Во взгляде Бетховена читалось осуждение.
РАЗРАБОТКА
— С этой стороны выглядит отлично, доктор Роббинс.
Роббинс смотрел на свое отражение в высоком зеркале примерочной комнаты и довольно кивал. Черный камуфляжный костюм для ночных операций, в который он облачился с помощью специалиста по Переходу Майлса, напоминал снаряжение аквалангиста: он закрывал все тело от плеч до лодыжек; голову приходилось продевать в дыру. На поясе висел цифровой сканер, похожий на дирижерскую палочку.
— Я только что откалибровал и сфокусировал Переход. Вы сможете совершить транслокацию, как только облачитесь в костюм.
Роббинс присел на скамейку, чтобы натянуть черные башмаки.
— Придется подождать Харрисона. Он принесет вакцину, которой я хочу воспользоваться.
Майлс нахмурился.
— Ее принесет доктор Харрисон?
— Так он мне сказал. А что?
— Прежде чем выйти из переходной камеры, я увидел доктора Эртманн и решил, что вакцина у нее.
— Мне неважно, кто принесет, главное — получить вакцину.
Он встал и принял у Майлса черный капюшон с прорезями для глаз, рта и ноздрей, Роббинс пристегнул его к костюму с помощью герметичных магнитных застежек.
Майлс подал ему черные очки. В верхней половинке левого окуляра загорелся разноцветный дисплей.
«Зарядка проведена, диагностика закончена, — прочел Роббинс. — Отключение света»,
В темноте очки переключились на ночной режим. Все вокруг выглядело нормально,
Роббинс опять посмотрел на свое отражение и улыбнулся. Биллингсли называл костюм для ночных операций «гардеробом взломщика» — метко, учитывая характер миссии.
Из-за необходимости максимально избегать контакта с людьми на ТКЗ работа там состояла, главным образом, в ночном обыске помещений с целью обнаружения рукописей и прочих документов. При неожиданном появлении в помещении «местного» полуночника костюм позволял облаченному в него исследователю оставаться незамеченным достаточно долго, чтобы успеть спрятаться или унести ноги.
— Не забудьте вот это.
Роббинс взял у Майлса браслет и застегнул его на левом запястье. Забывать этот предмет нельзя: без него он не смог бы задействовать со стороны ТКЗ переходный шлюз и вернуться на свою Землю.
Они прошли по короткому коридору и оказались в переходной камере. Там они застали Харрисона: он склонился над молодой женщиной в белом лабораторном халате, которая сидела за главным пультом управления. Роббинс не узнал ее. На вид лет тридцать с небольшим, с длинными рыжими волосами и бледной кожей. Она плакала навзрыд, закрыв лицо ладонями.
Харрисон поднял глаза на Майлса. Его определенно терзало беспокойство.
— Кто-нибудь из вас знает, что случилось с доктором Эртманн?
Майлс пожал плечами.
— Понятия не имею. Десять минут назад она была в полном порядке.
Харрисон опять наклонился к уху женщины.
— Что с вами, Дороти? Вы больны? Вам нужна помощь?
Дороти Эртманн медленно подняла искаженное лицо, в припухших глазах блеснули слезы. Роббинс подумал, что если бы не это, ее можно было бы назвать очень хорошенькой.
— Простите, — проговорила она, — мне не следовало… — она осеклась, вытаращив глаза на Роббинса. — Кто это?
— Доктор Роббинс, — ответил ей Харрисон, хмуро глядя на черную фигуру в капюшоне. — Ведь это вы?
Роббинс кивнул.
— Вы не возражаете, если я сейчас уйду, доктор Харрисон? — взмолилась Эртманн. — Он, — она указала на Роббинса, — объяснит вам, что произошло.
— Вы уверены, что сможете идти самостоятельно? Я мог бы послать за креслом-каталкой…
— Нет, благодарю. — Женщина с трудом поднялась со стула и поплелась к выходу. — Я доберусь до своего кабинета и немного полежу.
— Что ж, раз вы уверены, что справитесь сами…
— Уверена. Прошу вас, мне нужно побыть одной.
После ее ухода Майлс не выдержал:
— Что случилось, док?
Харрисон пожал плечами.
— Понятия не имею. Я появился здесь за минуту до вас и нашел ее всю в слезах. — Он помолчал. — Дороти всегда была чувствительной натурой. Когда что-нибудь не получается, она сильно расстраивается. Но видеть ее расстроенной до такой степени мне еще не приходилось.