Журнал «Если», 1999 № 01-02
Шрифт:
Адам Тесслер вздохнул. Радужные оболочки его глаз спрятались за темным слоем фотохромных бактерий. Непроницаемый взгляд.
— Ну и?.. Давно?
— Тринадцать лет.
— Я думал, что знаю тебя, Сол.
И я думал, что знаю тебя. Здесь, в высоте, воздух был чист, свеж и прозрачен. — Как ты выяснил?
Адам Тесслер погладил обезьянку по голове. Она попыталась вывернуться из его пальцев, оскалив острые зубки.
— Выходи, Мариса — теперь можно.
Высокая мускулистая женщина, которая вышла из башни на решетчатую площадку, была отлично знакома Солу. Он помнил ее по туристической мастабе на Юкатане, и по горнолыжному трамплину на Аляске, и по казино, выращенному на искусственном, рожденном нанотехнологиями рифе в
— Когда твоим хозяином был Аристид Тласкальпо, ты лучше одевалась, — сказал Сол.
Сейчас женщина была в кожаном костюме, какие носят уличные девки. Она улыбнулась. С прежних времен ее улыбка тоже поистрепалась.
— Почему именно они? — спросил Адам Тесслер. — Мало ли кому ты мог меня продать — но этим лохам?
— Разве это важно? — сказал Сол Гурски. — Знай, Элена тут абсолютно ни при чем.
— Знаю. Ей ничего не угрожает. На данный момент.
В этот миг Сол Гурски осознал, что его ждет, и задрожал, обуянный внезапным острым желанием что-нибудь уничтожить, прежде чем уничтожат его самого. Усилием воли он подавил в себе гнев и, протянув руку к обезьянке, пощелкал пальцами. Марша, наморщив лоб, перемахнула с плеча Тесслера на ладонь Сола. Он моментально схватил макаку за шею, вывернул позвонки, переломил их. Отшвырнул извивающееся в конвульсиях тельце. Оно упало на красную сетку.
— Понимаю твое чувство, — заявил Адам Тесслер. — Но она возродится вновь, и вновь, и вновь. — Вступив на нижнюю ступеньку трапа, он обернулся. Ты хоть немного представляешь себе, как сильно меня расстроил, Сол?
— Честно тебе скажу — плевал я на это! — крикнул Соломон Гурски, но его слова потонули в гуле запущенных турбин. Аэролет, ненадолго зависнув над площадкой, скользнул вниз, к расчерченным по линейке бескрайним просторам города и улетел в сторону северных холмов.
Сол Гурски и Мариса остались на платформе одни.
— Действуй! — крикнул он.
И осознал, что мускулы, которые так нравились ему, — всего лишь аугменты. Ее пальцы схватили его за шею и подняли над площадкой. Задыхаясь, он сучил ногами в воздухе и урывками глотал воздух. Держа его одной рукой, она подошла к самому краю.
— Действуй, — попытался сказать он, но ее пальцы задушили все слова в его горле. Улыбаясь, она держала его над пропастью. Он наделал себе в штаны и понял, что это и есть экстаз, что испражнение всегда было экстазом. Именно поэтому взрослые запрещают детям испражняться в трусы — первобытные, звериные радости стоят вне закона.
Сквозь кровавый туман он увидел, как ползет к ним, перебирая розовыми человечьими пальчиками, крохотное, скукоженное тело Марши с вывернутой назад головой, и ее глазки, не мигая, созерцают солнце. Затем женщина наконец-то разжала пальцы — и, прошептав «спасибо», он начал падать к ослепительно белым погребальным огням Гуверовского бульвара.
Сегодня вечером сегуридадос вышли на бульвары — охотиться на мертвецов-нарушителей., Живцы-сегуридадос были чудовищами — богатыми скучающими чудовищами. Эти женщины и мужчины, эти «серристо» [5] с огромным удовольствием корчили из себя ангелов Большой Смерти в мире, где все прочие разновидности смерти были временными. На живцов было противно смотреть — зато их машины были прекрасны. «Мечадоры» — роботы-богомолы с клювами из ванадированной стали и двумя скорострельными огнеметами системы «МГЛА-27», которые выстреливали пятьдесят самонаводящихся снарядов в секунду, а те, в свою очередь, за полсекунды до поражения цели превращались в рой солярной картечи. Пятнадцать органов чувств расширенного спектра действия анализировали мир; а маневрировали роботы при помощи узкофокусируемых генераторов-импеллеров.
5
Крутые (мекс. сленг).
На холмах стоял дом с высоким, широким окном на втором этаже. Мужчина застыл у окна, точно посередине. Он наблюдал, как охотятся мечадоры. Их было четверо: разбившись на пары, они прочесывали обе стороны авеню. Он увидел, как робот с надписью «Смерть мертвецам» на тектопластиковой шкуре, разок пыхнув электрогравитационной энергией, перемахнул через живую изгородь с усадьбы Сифуэнтесов на их участок. Проплыл над газоном, поводя чуткой головой с клювом. Замешкался, отсканировал окно. На секунду взгляд его пяти фасеточных глаз скрестился-с взглядом мужчины. Робот двинулся дальше. Его импеллер оставлял на чисто выбритом газоне следы — земляные водовороты. Мужчина не отвел глаз от улицы, пока мечадоры не скрылись из виду, пока по проспекту не прошли сегуридадос в устрашающих и пошлых боевых скафандрах, угрожая воображаемым врагам своим отвратительным оружием.
— Теперь уже каждый вечер, — заметил мужчина. — Совсем сдрейфили.
Спустя миг в просторной комнате с деревянным полом, где находился мужчина, появилась женщина, одетая в виртуальный инфандр. Она выскочила из «Паутины» с такой поспешностью, что пообрывала щупальца скафандра, которые теперь торопились втянуться обратно в узлы сететкани. Темноволосая, смуглая, страшно обозленная. Злость пополам с испугом.
— Сколько раз я тебе говорила: не подходи к этому окну! Никогда! ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ!
Соломон Гурски П9жал плечами. За те несколько недель, что он прожил в ее доме, женщина успела возненавидеть эту ужимку. Мертвецы по-своему, по-особому пожимают плечами: когда Сол это делал, в ее большом, теплом, красивом доме на холмах веяло холодом преисподней.
— Это меняет дело, — заявил мертвый мужчина.
Элена Асадо натянула брюки из «умной кожи» и сетчатую блузку. Прямо поверх инфандра — она не снимала его с тех самых пор, как стала предательницей. Двенадцать часов в день она проводила в виртуальном мире, подключив к «Паутине» свои глаза, уши, нос, душу — вела войну с человеком, который убил ее возлюбленного. С тем же успехом можно воевать с демиургом, думал Соломон Гурски долгими, пустыми часами в этих приветливых, наполненных светом комнатах. Тесслер — владыка жизни и смерти. Элена снимала скафандр только для того, чтобы опорожнить кишечник и помыться. Ну и рано утром, в голубоватых сумерках, какие бывают только в больших городах, для невеселого соития на большой белой постели. Время и злость высушили и закалили ее тело. Элена Асадо превратилась в существо, скрученное из тугой проволоки. Женственность слетела с нее, сменившись решимостью отомстить Адаму Тесслеру. Отомстить — уничтожить режим, установленный на Земле после того, как Тесслер подарил миру способ воскрешения мертвых.
Подарил — нет, какое уж там подарил. Тесслер не Иисус, чтобы гарантировать жизнь вечную всем истинно уверовавшим. Вера — дело неприбыльное. Адам Тесслер забирает все — оставляя тебе лишь твою душу. Если ты можешь вносить солидные взносы за «имморталидад» [6] , все нормально: благодаря страховке ты возродишься совершенно свободным, без цента долга. Остальные девяносто процентов мертвецов планеты Земля отрабатывали свое спасение согласно условиям контрактов, ввергающих их во временную крепостную зависимость от Дома Смерти — сети воскресительных цехов при корпораде «Тесслер-Танос». Контракты заключались на много столетий. Время принадлежало мертвецам. Но сами они стоили дешево.
6
Бессмертные (исп.)