Журнал «Если», 1999 № 12
Шрифт:
Лев Толстой утверждал, как рождался, гениям дано и это.
История появления на свет Андрея Тарковского настолько поэтична и полна драматизма, что думается — память об этом определила и талант знаменитого на весь мир режиссера, и его судьбу…
Ранней весной 1932 года Арсений и Маруся Тарковские отправились в утомительное по тем временам и рискованное путешествие из Москвы в село Завражье Ивановской области, где жили марусины мама и отчим. Отчим был врачом, и мама настояла, чтобы дочка рожала
Первенец по прозвищу Рыська был беспокоен и орал ночи напролет. Но молодой отец с энтузиазмом стирал пеленки и, укачивая сына, напевал шутливые песенки собственного сочинения. «Папа Ася — замечательно хороший папа и очень хорошая няня», — похвалит его в дневнике Маруся. К сожалению, семейная идиллия оказалась непрочной. Через несколько лет отец уйдет…
Родители Андрея закончили Литературный институт. Арсений Александрович Тарковский — талантливейший переводчик стихов, тонкий, ни на кого не похожий поэт — ушел в 41-м добровольцем на фронт и вернулся без ноги. Книжки его собственных стихов начали выходить, когда ему перевалило далеко за 50, и оценили их лишь избранные… Мария Ивановна Вишнякова всю жизнь проработала корректором в типографии, посвятив жизнь детям.
Для Андрея уход отца стал сильной травмой, породил в нем комплекс сиротства, болезненно отозвавшийся и в дальнейших отношениях с отцом, которого он боготворил, и в творчестве… Он перенял уникальный поэтический дар отца, но развил его в другом виде искусства.
Учился Андрей в московской школе, правда, во время войны семья на несколько лет вернулась в Завражье. Образование у него было традиционно гуманитарное: с семи лет музыкальная школа, с седьмого класса — художественная. Подростком он был трудным. Учился посредственно. Однако в 1951 году неожиданно для всех поступил в Институт востоковедения, но не закончил его. Возможно, причиной стало сильное сотрясение мозга, полученное на уроке физкультуры, из-за которого он отстал от курса. Возможно, его уже влекло в другую сторону. Весной 1953-го мать устроила его в научно-исследовательскую экспедицию института Нигризолота. Он почти год проработал коллектором в геологической партии на реке Курейке в Туруханском крае. По возвращении из экспедиции подал документы на режиссерский факультет ВГИКа и был принят в мастерскую Михаила Ромма. Дипломный фильм «Каток и скрипка» (сценарий написан вместе с Андроном Михалковым-Кончаловским, с которым позднее они напишут «Андрея Рублева») был трогательно безыскусен, он старательно рассказывал историю дружбы между молодым рабочим-асфальтировщиком и маленьким мальчиком-музыкантом. Невозможно было даже предположить, что следующей картиной станет столь самобытная, трагическая и страстная поэма о ребенке на войне «Иваново детство», которой потрясенное жюри Венецианского фестиваля отдаст главный приз — «Золотого льва». Зато после этой картины от Тарковского уже стали ждать многого…
Следующий фильм Тарковского «Андрей Рублев» (в оригинале — «Страсти по Андрею») имел очень сложную судьбу: заявку Андрей подал в 1961 году, в 1964 — запустился, в 1966 году фильм был закончен (но вышел только осенью 1971-го, после долгой и мучительной борьбы с кинобюрократами). Тарковскому было тогда 33 — возраст Христа… Уже в предыдущей картине молодой режиссер потряс зрителей поразительной убедительностью проникновения в иное время, реальностью детских сновидений. А в «Рублеве» нужно было «вернуться» не на четверть века, а почти на шесть веков назад. Тарковский вспоминает, насколько мучительно трудно было представить, «как там все было». При этом он сознательно уходил от «правды археологической и этнографической», от музейной достоверности деталей. Режиссер стремился восстановить пятнадцатый век для современного зрителя так, чтобы добиться «правды прямого наблюдения». Андрей хотел ощутить себя в той эпохе и нас перенести в нее. «Ваяние из времени» — вот что это было. Может, в достижении этого фантастического в своей реальности эффекта перемещения ему помогла прапамять?..
Еще в студенческие годы Андрей рассказывал случай, бывший с ним в геологической экспедиции. Лежит он в охотничьей избушке один, ночью. Воет ветер, скрипят деревья, надвигается буря. И вдруг он отчетливо слышит голос: «Уходи отсюда!» Андрей не шевельнулся. Голос снова: «Уходи отсюда!» Он не мог потом объяснить, что за чувство заставило его сорваться с постели и выскочить из избушки. И в тот
Тарковский, по свидетельствам друзей, любил все таинственное и необъяснимое. У него с детства набралось много историй о знамениях, гаданиях и пророчествах. Начав с семейных, деревенских и таежных чудес, Андрей и потом серьезно интересовался непознанной, таинственной стороной жизни. Со временем тайна стала важнейшим компонентом его творчества.
После «Андрея Рублева» было несколько «пустых» — не заполненных съемками — лет. При том, что в «Рублеве» было лишь две сцены мистического содержания: разговор Андрея Рублева с явившимся ему в разрушенном обугленном храме, сквозь крышу которого идет снег, покойным учителем Феофаном Греком и восхождение на заснеженную Голгофу «российского» Христа, — все ближайшие планы Андрея Тарковского оказались связаны с фантастическими или мистическими сюжетами. Скажем, «Светлый ветер» по повести А. Беляева «Ариэль», сценарий которого Тарковский писал вместе с Горенштейном. Конечно, от Беляева там почти ничего не осталось — и новая философская концепция отпугнула чиновников Госкино. Летающего человека, Кстати, должен был играть Александр Кайдановский: к тому времени режиссер уже «положил глаз» на этого актера, который станет как бы воплощением его авторского «я» в «Сталкере». Следующий оригинальный сценарий — «Гофманиана». Причем здесь тоже сказались особый талант Тарковского, способность проникать, переселяться в другое время и другую личность, ибо биографические материалы, которыми он располагал, были крайне скудны. Тарковский писал сценарий на заказ, но когда оказалось, что ставить его некому, всерьез рассматривал вопрос о собственной постановке: он несколько раз возвращался к этому проекту и даже хотел в роли Гофмана снять Дастина Хоффмана. При этом сценарий «Зеркала» существовал уже с 1967 года, но его не принимали к постановке.
В те времена в кинофантастике царствовал Стенли Кубрик, чья «Космическая одиссея» считалась эталоном, «руководством к действию». Тарковский же делал осознанно «антикубриковский» фильм. Техническая экзотика не только не была ему интересна, он считал в корне неверным подход Кубрика к изображению будущего.
«Например, если снять посадку пассажиров в трамвай, о котором мы, допустим, ничего не знаем или никогда его не видели, то получится то, что мы видим у Кубрика в эпизоде прилунения космического корабля. Если снять то же самое прилунение как трамвайную остановку в современном фильме, все станет на свои места».
Все интерьеры станции решались по принципу б/у — бывшие в употреблении. В этом заключался принципиальный подход: пространство должно выглядеть узнаваемым, обжитым, заземленным. На станции существует даже библиотека с тяжелыми томами, картиной Брейгеля на стене, канделябрами со свечами. Люди тоскуют по Земле: трепещущие полоски бумаги на вентиляторе по ночам напоминают шум земной листвы.
Донатас Банионис, игравший Криса, вспоминает: «Мне неизвестно, ходил ли Андрей в церковь, но то, что он верил в какую-то непознанную, стоящую за человеком силу, несомненно. Он умел видеть слегка мистическую подоплеку даже в житейских делах… Тарковский словно бы притягивал мистику и в съемочный павильон. Однажды, когда мы работали над сценой видений, по павильону прохаживался красавец дог, который поднял морду к бутафорскому бюсту Сократа и вдруг так и застыл перед ним в каком-то неизъяснимом глубочайшем изумлении…»
Тарковский придавал колоссальное значение звуку в фильме — это была не только и не столько музыка, скорее — полифоническое звучание, гармоническое соединение шумов. Эдуард Артемьев вспоминает, как они искали «звучание» города в «Солярисе» (помните бесконечный проезд по тоннелям) и успокоились только тогда, когда придумали, сведя на синтезаторе полтора десятка звучаний, подложить в глубину грохот танков. Слух не вычленяет его из симфонии звуков, но воспринимает чувство тревожности, угрозы, чего-то чуждого, враждебного человеческой природе. Зато в моменты гармонии на станции и на Земле звучит музыка Баха, любимого композитора Тарковского.