Журнал «Если», 2000 № 01
Шрифт:
На Гвалчмая это никакого впечатления не произвело. Старый воин-кантий сплюнул на землю.
— Зато замедлят атаку конницы, и нам тогда не сломить вражеский строй. Лошади в панцирях? Ха!
— Может, ты сам поскачешь в бой без панциря? — огрызнулся принц.
— Щенок! — взревел Гвалчмай.
— Довольно! — оборвал его король. — Ну а дождь, Урс? Он ведь размягчит кожу и добавит ей веса.
— Да, государь. Но каждый воин должен брать с собой запас пчелиного воска и втирать его в попону каждый день.
— Значит, нам придется
— Распорядись изготовить десять этих… курток для лошадей, — приказал Утер. — А тогда увидим.
— Благодарю тебя, государь.
— Не благодари, пока я не решу, что мне их нужно больше. Ты ведь этого хочешь?
— Да, государь.
— Ты сам изобрел такие панцири?
— Да, государь, хотя мой брат Балан придумал, как обезвредить дождевую воду.
— И он получит прибыль от воска, который я закажу?
— Да, государь, — ответил Урс с улыбкой.
— А где он сейчас?
— Старается найти покупателей в Риме. Это нелегко, потому что император все еще возлагает надежды на пешие легионы, хотя сражаться они должны с конниками.
— Риму конец, — изрек Утер. — Тебе следовало бы продавать их готам или гуннам.
— Я бы и рад, государь, но гунны ничего не покупают — они берут. А готы? Их казна скуднее моей.
— А ваше собственное меровейское войско?
— Мой король — да процарствует он долго — в военных делах полагается на управителя дворца. А тот не любит новшеств.
— Но ведь ему не приходится отражать врагов со всех сторон и внутри, — заметил Утер. — А ты сражаешься так же хорошо, как говоришь?
— Не совсем.
Утер усмехнулся.
— Я передумал. Изготовь тридцать две штуки, и Викторин поставит тебя во главе одной турмы. Ты найдешь меня у Петварии, и тогда я проверю твои лошадиные панцири так, как следует — в бою с настоящим врагом. Если они покажут себя, ты будешь богат, и как, подозреваю, ты и рассчитываешь, все другие короли последуют примеру Утера.
С этими словами король отвернулся от Урса и удалился. Прасамаккус обнял юношу за плечи.
— По-моему, ты понравился королю, мой мальчик. Не разочаруй его.
— Не то я лишусь заказа?
— Ты лишишься жизни, — кратко ответил Прасамаккус.
Гриста уже давно вернулся в свою хижину в тени Длинного Дома, но Кормак, так и не сумев уснуть, вышел в прохладу ночи и сел под звездами, глядя, как между деревьями кружат летучие мыши.
Вокруг царила глубокая тишина, и мальчик был воистину, чудесно и абсолютно один. Здесь, в сиянии охотничьей луны не было ни презрения, ни угрюмых взглядов, ни злобных слов. Ночной ветерок ворошил ему волосы, а он смотрел на обрывы над лесом и думал о своем отце, неведомом воине, который умел так великолепно сражаться. Гриста сказал ведь, что он убил шестерых.
Но почему он оставил его, младенца Кормака, в пещере одного? И куда делась женщина, давшая ему жизнь? Кто мог
И какая мать бросила бы своего младенца умирать в дикой пещере?
Как всегда, ответа ни на один вопрос не было, но вопросы эти приковывали Кормака к деревне, где все относились к нему враждебно. Он не мог уйти и создать себе будущее, пока прошлое окутывала непроницаемая тайна.
Маленьким он верил, что в один прекрасный день за ним явится его отец, войдет шагом в Длинный Дом с мечом у пояса, с бронзовым шлемом над челом. Но мечты детства больше не могли служить ему поддержкой. Через четыре дня он станет мужчиной… и что тогда? Выклянчивать работу в кузнице, или на мельнице, или в пекарне, или на бойне?
Вернувшись в хижину, он уснул беспокойным сном, метался под ветхим одеялом, встал с рассветом и ушел в холмы, захватив пращу. Там он убил трех кроликов и умело освежевал их ножичком, который год назад подарил ему Гриста, развел костер в укрытой от ветра ложбине и, пожарив тушки, насладился редким ощущением сытости.
Кормак загасил костер и поднялся еще выше в холмы на обрывы над спокойным морем. Ветер тут был крепким и холодным, хотя утреннее солнце уже поднялось в безоблачном небе. Кормак остановился под развесистым дубом, подпрыгнул и повис на толстом суку. Сто раз он подтягивался, касаясь подбородком древесной коры, чувствуя, как вздуваются и горят его мышцы. Потом легко спрыгнул на землю. Лицо у него блестело от пота.
— Какой ты сильный, Кормак! — произнес насмешливый голос, и, резко обернувшись, он увидел, что на траве сидит дочь Колдера Альфтруда, а рядом стоит корзинка с ягодами. Кормак покраснел и ничего не ответил… — И такой робкий? — спросила она.
— Твоим братьям не понравится, что ты заговорила со мной.
— Ты их боишься?
Кормак взвесил этот вопрос. Сыновья Колдера многие года всячески его травили, но обычно ему удавалось убежать от них и укрыться в одном из своих тайных убежищ в лесу. Особенно опасен был Агвайн, потому что ему нравилось причинять боль. Леннокс и Барта особой жестокостью не отличались, но они во всем следовали примеру Агвайна. Но боится ли он их?
— Пожалуй, — ответил он. — Ведь закон позволяет им бить меня, но если я попробую защищаться, меня ждет смерть.
— Как ты думаешь, я хорошенькая?
— Ты красавица. Но я не хочу навлечь на тебя неприятности.
Она плавно поднялась с земли и шагнула к нему. Он инстинктивно попятился, но дуб преградил ему путь к отступлению. Кормак ощутил, как к нему прижалось ее тело, и его руки сомкнулись на ее спине…
— Прочь от моей сестры! — рявкнул Агвайн, и Альфтруда отскочила от Кормака. Глаза у нее стали испуганными.
— Он наложил на меня чары! — закричала она, бросаясь к брату. Высокий белокурый юноша отшвырнул ее в сторону и выхватил кинжал из ножен.