Журнал «Если», 2000 № 03
Шрифт:
— Привет, Огарок! — воскликнул я. — Ну как, ты вычистил свои башмаки о штаны человечества?
Огарок хлопал на меня глазами.
— Зачем ты его привела? — спросил он. — Сама же просила не подпускать его…
— Все готово? — оборвала Настя Огарка.
— Готово, готово. И хурма погружена. Спускайся в шлюпку. По отвесной деревянной лестнице, прибитой к одной из свай, Настя полезла в шлюпку, качающуюся у пирса.
— Колька, отдашь фалинь, когда я крикну, — сказал Огарок своему помощнику, парню в кепке козырьком назад,
И тут…
Герои Стивенсона, Луи Жаколио, капитана Мариетта возопили в моем возбужденном мозгу: «Не трусь! Вперед! На абордаж!»
Я с силой оттолкнул Огарка от лестницы, он, взвыв, повалился навзничь на краю пирса. Опередив опешившего Кольку, я сорвал петлю фалиня с пала и с неожиданной для самого себя обезьяньей ловкостью прыгнул в шлюпку. Настя завизжала и упала на какие-то корзины. Хорошо еще, что я угодил в шлюпочный нос: загруженная корма как бы сбалансировала мой дикий прыжок. Бросив канат на носовую банку, я обеими руками оттолкнулся от сваи. Все это произошло в несколько секунд — шлюпка послушно отошла от пирса, качаясь на волнах. Сев на вторую банку, я схватился за весла, вставленные в уключины, развернул шлюпку и погнал ее к волнолому. Я видел, как темные фигуры на пирсе размахивали руками. Ветер доносил обрывки матерных слов. Я крикнул им:
— Эй, вы, черти! Сарынь на кичку!
Настя, сидя на корме, сняла свою джинсовую курточку и озабоченно считала с нее что-то желтое.
— В чем это ты измазалась? — спросил я невинно, продолжая наваливаться на весла.
— Дурак! — зло взглянула она на меня. — Попрыгун чертов!
— A-а, понимаю, ты упала на корзины с хурмой. Бедненькая!
— Дима, поверни обратно к берегу. Немедленно!
— А как же твой бывший муж? Ты хочешь оставить его без хурмы? Ай-яй-яй, ведь он так ее любит.
— Перестань дурачиться! Поверни, говорю тебе!
— Что наша жизнь? Хурма! — пропел я. — Пускай Огарок пла-а-чет… Кстати, он-то кем тебе приходится? Любимым дядюшкой?
— Что-то ты очень веселый. — Настя смотрела на меня по-прежнему сердито, но, как бы сказать, не без интереса.
С волны на волну, с волны на волну — шлюпка шла резво под ударами моих весел. Хорошая шлюпка-четверка, полугичка. Дынная корка луны вынырнула из-за туч, снова заволоклась, опять вынырнула. Луне определенно было интересно посмотреть, чем кончится наше ночное приключение. Левее, там, где был порт, вспыхнул прожектор, повел голубой луч по акватории гавани.
— Если нас увидят и догонят на катере, — быстро проговорила Настя, — ты должен сказать, что мы брат и сестра, везем хурму в Гнилую слободу.
— Так-так-так. — Я покивал. — А потом мы зайдем за волнолом, он скроет нас от прожектора, и мы подойдем к крейсеру. Да?
— Да.
Прожекторный луч истаял, не дойдя до нас. Очень жаль. Наверное, тех, кто наблюдал за морем, не интересовал
Я оглянулся. До черной черты брекватера, сиречь волнолома, было еще довольно далеко. Я начал уставать и ослабил темп гребли. В конце концов, мы не на шлюпочных гонках (в школьные годы я, знаете ли, участвовал в них).
— Послушай, Настя, — сказал я, переведя дыхание. — Мы хоть и не брат и сестра, но и не чужие друг другу люди, верно?
— Ну, верно.
— Так скажи мне как другу: зачем ты ввязалась в эту гнусь? Ты действительно хочешь полной реставрации советского режима?
Настя надела измазанную раздавленной хурмой курточку и зябко повела плечами.
— Почему не отвечаешь? Мы же все в «Большой газете» придерживаемся либеральных взглядов. Да и ты в своих телеобозрениях проезжалась по правоверным коммунистам.
— Дима, хватит трепаться, — резко оборвала она. — Греби быстрее. Мне холодно.
— Настя, пойми: Россия не выдержит новой октябрьской революции. Неужели ты хочешь гибели…
— Никакой гибели не будет! И не правоверные коммунисты придут к власти — они тоже трепачи, — а решительные люди, настоящие мужчины, способные навести в стране порядок.
— Порядок страха? Нового Гулага?
— Ой, только не тычь мне под нос старое пугало! Новая власть заставит работать людей, отвыкших от работы. Прижмет воров и спекулянтов, отнимет у них наворованное богатство…
— И будет новая гражданская война…
— Не будет!
— Будет! И ты со своим Братеевым дашь сигнал к ее началу.
— Заткнись, идиот! И давай греби быстрее!
— А куда нам, собственно, торопиться? Некоторое время мы молчали. Я греб все медленнее, потом бросил весла:
— Я устал.
Месяц плыл над нами, словно небесный соглядатай. А в моем мозгу, во всех его извилинах шла напряженная работа: что мне делать? Ясно было только одно: нельзя доставлять на крейсер груз, который там ожидали.
— Дима, — сказала Настя медовым голосом, прорезавшимся у нее в лучшие минуты наших отношений. — Милый, я вовсе не хочу с тобой ссориться. Ты доказал, что способен на решительные поступки — это мне по душе. Но я прошу, очень прошу: не мешай мне этой ночью.
— Ладно, — кивнул я.
— Вот, умница. У нас с тобой будет еще много ночей. А сейчас — греби. Пожалуйста!
— Знаешь что? Может, поменяемся местами? Ты ведь умеешь грести. А я отдохну минут пятнадцать — двадцать.
Настя смотрела на меня так, словно у нее были рентгеновские лучи вместо глаз.
— Ну хорошо. — Она поднялась. — Давай поменяемся. Но только на четверть часа.
Мы, сохраняя равновесие в качающейся шлюпке, шагнули друг к другу, и, прежде чем разойтись, я обнял Настю, а она быстро меня поцеловала. Прямо как в «Тамани», мелькнула мысль.