Журнал «Если», 2001 № 04
Шрифт:
Один из них попытался войти в доверие к Семье. Он был первым сухарем, который, как казалось, искренне хотел с ними подружиться. Что лишь усилило подозрения Майкла.
У него были желтые волосы, и он оказался выше всех юношей Семьи. Взяв чашку кофе, сухарь подошел к их столику.
— Не возражаете, если я к вам присяду? — с улыбкой спросил он.
— У нас свободная страна, — холодно ответил Гораций.
— Во всяком случае, — добавил Эрнест, — так нам говорят.
Майкл сидел слева от Эмили. Сухарь устроился справа.
— Меня зовут Олдос Хаксли. Я из школы Северного Лондона.
Семья удивленно переглянулась.
— Мы не знали, что в Северном Лондоне есть школа, — сказала Джейн. — Мы думали, в Лондоне только одна школа.
— Понятно, — заявил Олдос Хаксли и принялся оглядываться по сторонам, словно хотел убедиться в том, что их никто не подслушивает. — До недавнего времени мы тоже так считали. Мы ничего не знали о существовании Центральной Лондонской школы.
Эрнест пристально посмотрел на чужака.
— А у вас есть такие, как мы? — спросил он, сделав ударение на последнем слове.
— Да, — Олдос Хаксли наклонился вперед и заговорил шепотом. — Вы заметили, что никто не хочет это обсуждать — я имею в виду различия между нами? Они относятся к нам, как к детям. Я хочу узнать, что происходит. А вы разве нет? — И он обвел их взглядом.
Майкл и Эрнест посмотрели друг на друга. Неожиданно у Майкла возникло ощущение опасности.
— Мы ни о чем не беспокоимся, — заявил он. — У нас хорошие учителя. Они объяснят нам все, что нужно, когда мы будем в состоянии понять.
— Неужели вам никогда не казалось, что вокруг нас плетется заговор? — осведомился Олдос Хаксли. — Разве вы не замечаете, что от вас сознательно скрывают информацию — в том числе и ваши родители?
— Но мы… — начала Эмили.
Майкл заставил ее замолчать, наступив под столом на ногу.
— …так не думаем, — быстро закончил фразу Майкл. — Да, многое вызывает у нас вопросы. Есть вещи, которых мы вовсе не понимаем. Но мы доверяем нашим родителям. И если они не хотят нам о чем-то рассказывать, значит, на то есть веские причины.
Гораций с удивлением посмотрел на Майкла, однако Эрнест без колебаний поддержал друга.
— Мы вполне довольны своей жизнью, — заявил Эрнест. — Мы даже получаем от нее удовольствие. А разве у учеников Северной школы появились какие-то проблемы?
Казалось, Олдос Хаксли смутился, словно разговор развивался совсем не так, как он ожидал. Однако он довольно быстро пришел в себя.
— Взять хотя бы чтение. Мы пришли к выводу, что они пытаются отбить у нас интерес к книгам. Вас это не удивляет?
— Вовсе нет, — парировал Эрнест. — Чтение не так уж важно. Мы можем получить необходимую информацию от учителей, родителей, благодаря телевидению, радио, фильмам, наконец… Знаешь, что я думаю? Мне кажется, что вы, ребята из Северной школы, слишком много внимания уделяете пустякам. Главное — наслаждаться жизнью.
— А как насчет различий? Почему
— Тут существует две возможности, — ответил Майкл. — Во-первых, это может быть несущественным, а во-вторых, мы еще недостаточно взрослые, чтобы понять… Мне очень жаль, но нам пора уходить. Интересно было с тобой поговорить.
— А почему бы нам не встретиться снова — скажем, в следующую субботу? — предложил Олдос. — Я мог бы привести своих друзей.
— Отличная мысль, но, к сожалению, мы очень заняты. Приятно было познакомиться.
Они оставили растерянного Олдоса Хаксли в одиночестве допивать кофе.
Когда они вышли из кафе, Эмили сказала:
— Я не понимаю, что происходит. В первый раз за все время кто-то из них попытался с нами заговорить, а ты…
— Не сейчас, — мягко ответил Майкл. — Не сейчас. Давайте пойдем в Грин-парк и там все обсудим.
Стояло теплое летнее утро, но людей в Грин-парке оказалось совсем немного. Семья расположилась на уединенной зеленой лужайке, все выжидательно смотрели на Майкла.
— Послушайте, что я вам скажу, — начал Майкл, — и тогда вам станет ясно, сошел я с ума или нет. Олдос Хаксли первым из них попытался поговорить с нами — очень тревожный симптом. Он сказал, что учится в Северной Лондонской школе, о которой мы никогда не слышали. Вероятно, она существует. Если да, то мы это выясним. Однако не следует забывать главного принципа существования Семьи. Мы не делимся важной информацией с сухарями, какими бы симпатичными они нам ни казались.
— Послушайте, — вмешался Эрнест, — Майкл абсолютно прав. Мы дети, малые дети. Ведь вся реальная власть сосредоточена в руках у них.
— Сухарь есть сухарь, — с усмешкой добавил Гораций Нельсон. Он повернулся к Джейн. — Если я укушу твою губу, Джейн, ты заплачешь. Если ущипну за грудь, ты вскрикнешь. Если я ударю тебя, ты упадешь. А они — нет. Насколько нам известно, они живут вечно.
— Мы не можем оставаться в изоляции, — беспомощно возразила Эмили. — Неужели так и пройдет вся жизнь?
— Мы можем, должны и будем, — жестко заявил Майкл. — Во всяком случае до тех пор, пока не разберемся, что к чему. Нас пятеро, и мы очень близки. Мы все любим друг друга. Полагаю, именно по этой причине мы и называем себя Семьей. Но мы больше, чем просто семья. Так должно быть. Мы боевая единица — не в том смысле, что должны воевать, а в том, что обязаны узнать правду. Правда может оказаться безумной или ужасной — возможно, она сведет нас с ума. Однако мы должны ее искать до тех пор, пока не будем полностью удовлетворены — и нас не устроит то, что они попытаются нам подсунуть. Они не должны узнать о наших истинных целях, пока мы сами не выясним, каковы эти цели на самом деле. Мы не имеем права на риск. Любые действия со стороны сухаря, любые попытки завести с нами дружбу должны вызывать у нас подозрения.