Журнал «Если», 2001 № 04
Шрифт:
Видите ли, ассоциативная память означает, что одно восстановленное воспоминание ведет к другим, и как только был найден фрагмент голограммы, в мозгу всплыли остальные. Стоило лишь закрыть глаза и представить воображаемый дом. С каждым возвращением воспоминания становились все реальнее, а с ними росло убеждение, что я когда-то жил там, причем не один. Голоса… теперь их было уже два… становились все отчетливее. Часто рассерженные, но не всегда. Однажды, как ни совестно это говорить, даже пригласили заняться сексом. И в один прекрасный день я ее увидел.
Фицхью поднес кружку к губам,
— Я стоял в гостиной, шлифуя деревянную панель, чтобы потом как следует проморить. Именно такая механическая работа позволяет хорошенько отвлечься. Я унесся мыслями столь далеко, что вдруг почудилось, будто я оказался на кухне своего «второго дома» и вытираю посуду. Рядом высокая женщина с соломенными волосами мыла тарелки в раковине. Что-то в ее облике было неуловимо знакомое, словно я уже видел ее. Возможно, на студенческой вечеринке… но так и не набрался храбрости подойти и представиться. Или сумел познакомиться… не помню. Я понимал, что она злится, хотя бы потому, что буквально сует мне в руки посуду, этак молчаливо-агрессивно, как всякая разгневанная женщина. И вид у нее был измотанный, будто вся ее былая красота вдруг стала ненужным бременем. Никакой косметики. Самая простая, «практичная», короткая стрижка. Возможно, она винила в этом меня. Позже я припомнил уничтожающие реплики. Наверное, так и было, и всему причиной оказался наш брак. Не знаю, почему она так и сыпала оскорблениями.
Фицхью с сожалением улыбнулся.
— Но в тот раз она повернулась и произнесла очень отчетливо: «У тебя нет ни малейшего честолюбия, никаких стремлений». Я так растерялся, что мгновенно выпал назад, в реальность, и вновь очутился в собственной гостиной.
Он скривил губы и провел пальцем по запотевшему стеклу.
— Один.
— Вполне естественно, — решил док Муни, — что холостяк рано или поздно затоскует и примется воображать что-нибудь в этом роде. Картины супружеской жизни, которой у него никогда не было.
Фицхью невесело рассмеялся.
— Но почему такие неприятные картины?
— Пытаетесь понять, правильный ли был выбор.
— Так вы не патологоанатом, а психиатр? — ехидно осведомился Фицхью, и док залился краской. Физик припал к животворной влаге и устремил взгляд на противоположную стену. Остальные, предположив, что история пришла к печальному концу, занялись своими делами. Мы с О'Дохерти наполняли стаканы, остальные их осушали, так что подобное разделение труда в результате себя оправдало. Раза два я мельком взглянул на Фицхью, заметил его рассеянный взгляд… Интересно, какой невидимый остальным ландшафт ему представляется? В уголках его глаз стояли слезы. Когда он протянул мне кружку, я покосился на Сэма, и тот подал мне тайный знак, поэтому я налил Фицхью безалкогольного пива. Правда, он, по-моему, этого не заметил.
— У меня был сын, — признался он, когда я подал ему выпивку. Остальные промолчали. Док — из оскорбленной гордости, Денни — потому что я решительно качнул головой.
— Сын, вот как? — спросил Сэм. — Радость для каждого мужчины!
Фицхью наморщил нос.
— Ленни вряд ли можно назвать радостью. Капризный, угрюмый,
— А в чем же вас можно здесь винить?
Фицхью растерянно встрепенулся.
— Разве это нормальное поведение для подростка? Надеюсь, другим родителям не приходится терпеть ничего подобного. Припоминаю, как он постоянно бурчал себе под нос, а как-то я вроде бы даже расслышал грязные ругательства, которыми он так и сыпал. В одном из фрагментов воспоминаний передо мной вроде бы возникает полисмен, стоящий на пороге. Он держит Ленни за руку и читает мне мораль. Порой, поверите, больше всего на свете я жалел, что мы с Лайзой вообще встретились. Уж лучше бы я женился на другой женщине, от которой родились бы совершенно иные, более послушные дети, и все обернулось бы куда лучше…
— В таком случае, — заметил я, — вам повезло, что какой-то пузырек в пене стер прошлое.
Фицхью был здоровым мужиком, не слишком мускулистым, но и не худосочным, однако безутешно воззрился на меня, положил голову на руки и зарыдал, как малый ребенок. Мы с О'Дохерти переглянулись, а Уилсон Картрайт прошептал:
— Я знаю, где он живет. Отвезу его домой.
Фицхью поднял голову.
— Иногда у меня перед глазами встают и мирные сцены. Мы с Лайзой сидим за столом, обсуждая полное надежд будущее. Хохочущий мальчишка показывает мне лошадку, слепленную из глины. Мы с Лайзой держимся за руки. Мимолетные мгновения простых удовольствий. Радость ушла, просочилась, как песок сквозь пальцы, но когда-то… когда-то она была, эта радость.
Тоскливая, но банальная история. Кто из нас сам не бывал в такой ситуации? Ну, если и не сам, то наблюдал терзания друга или знакомой семьи. Всякое вино может со временем превратиться в уксус, но разве можно забыть, каким оно было сладким?
Сэм кивнул, старательно вытирая кружку.
— Хотите рассказать до конца?
Фицхью охнул, как от удара. Его глаза воровато обежали нашу маленькую компанию и нашли меня.
— Это был не случайный пузырек, — объявил он, покачивая головой.
Я отчего-то испугался.
— Тогда что?
— Не знаю, какие исследования проводило мое второе, сонное «я». Я вспоминаю достаточно соблазнительных отрывков, чтобы понять: все происходящее шло совершенно по иному пути, чем предполагалось. Но я до сих пор воскрешаю в памяти один особенно яркий сон. Я построил источник излучения хрононов.
Док Муни фыркнул, но Сэм только кивнул, будто именно этого и ожидал. Мора Лафферти подняла брови и спросила:
— Что это такое?
— Мне самому не до конца ясно, — с горечью выпалил физик. — Полагаю, это устройство для возбуждения временных квантов. В прошлом, разумеется. Где нет ничего, кроме бесформенности, в которую должна выплеснуться фронтальная волна. Вероятно, у меня возникла мысль о возможности посылать предупреждения по поводу различных катастроф и стихийных бедствий. Словом, не знаю. Источник излучения был всего только опытным образцом, способным посылать один хронон в определенное место… Достаточно, чтобы вызвать рябь на поверхности пруда, но слишком мало, чтобы передать послание.