Журнал «Если», 2002 № 07
Шрифт:
За этим занятием и застал его Лев Христофорович, который возвращался с рынка, купив целую сумку синеньких, то есть баклажанов. Лев Христофорович привык жить один и не тяготился одиночеством. Баклажаны некогда готовила его покойная мама, и потому всю жизнь Лев Христофорович по случаю покупал баклажаны и пытался тушить их точно так, как это делала Эсфирь Соломоновна. Но безуспешно. Хотя это его не останавливало.
— Миша! — воскликнул Лев Христофорович. — Что вас огорчило? Неужели опять неприятности по службе?
Неприятности
— На этот раз никаких неприятностей. Все беды у меня внутри, в душе.
— Вы не больны?
— Нет, я вспомнил, как мы сидели с Алиной на этой лавочке. Луна была на исходе, Кассиопея вон там, слева, а правее — ковш Большой Медведицы. И еще я помню пояс Ориона — три звезды…
— Миша, что с вами?
— Алина была астрономом-любительницей, — вздохнул Стендаль.
— Она мечтала о телескопе, о том, чтобы открыть астероид и назвать его моим именем… Она очень нежно ко мне относилась… Но между нами стояли неодолимые препятствия, — продолжал Стендаль. — Во-первых, разница в возрасте — почти тридцать лет. Во-вторых, деньги.
Ни у нее, ни у меня не было денег, чтобы всерьез заняться астрономией. В-третьих, ее несказанная красота. Мальчишки из Речного техникума провожали ее до дома и просили пойти с ними в кино. Нет, наша любовь была обречена с самого начала. Хоть в тот вечер именно на этой лавочке мы с ней целовались. Честное слово! И она сказала мне, что готова пожертвовать астрономией ради моего счастья, а я сказал ей, что готов пожертвовать своим счастьем ради ее астрономии.
— А потом?
— Потом начался учебный год в пединституте, и ей пришлось уехать. Из Вологды она не вернулась. Подвернулась стипендия в Штатах, и моя Алина, надежда российской науки, улетела в Пенсильванию. С тех пор прошло уже четыре года. И ни весточки, ни слова… Как мне вернуть ее?
Руки Стендаля дрожали, хотя человек он непьющий, только нервный.
— Что ж вы раньше-то думали? — спросил Минц. — Столько времени прошло. Я бы на вашем месте давно письмо ей написал…
— А она сама мне недавно прислала, — ответил Стендаль. — К Новому году поздравление. Странное такое: «Я счастлива, забыла о тебе, а ты?» Это что-нибудь означает?
— Не знаю, — пожал плечами Минц.
У Минца на душе остался горький осадок..
И не только из-за страданий Стендаля.
Минц почувствовал за ними страдания великого народа, замечательной страны России, которую судьба ограбила, лишила миллионов лучших сынов и дочерей, покинувших ее навсегда. Вспомнился разговор, который Лев Христофорович в прошлом году имел с премьером Федерации. Тот произнес: «Ох и беспокоит меня проблема эмиграции. Сагдеев как-то сказал, что одних
Тогда стоявший рядом генерал предложил: «Надо бы закрыть Запад». «А вот этого мы не сделаем! — ответил в сердцах премьер. — Рано…»
Как наполняется сосуд?
Сначала он полон до половины, потом почти совсем полон, потом достаточно капли, чтобы жидкость хлынула через край. Так бывает и с мыслителями.
Разговор с премьером заставил задуматься.
Беседа со Стендалем послужила последней каплей.
К тому же чисто по-человечески было жалко пожилого человека, который полюбил и лишился.
И тогда Минц, вернувшись домой, принялся мыслить.
То есть сначала он помыл и порезал баклажаны.
Затем положил их в сотейник.
Поставил сотейник на плиту.
Добавил нужные специи.
Понюхал.
Зажег газ.
Потушил газ.
Мозг Минца начал трудиться.
Своеобразие мозга Льва Христофоровича заключается в том, что он не способен искать решения на проторенных дорожках. Ему подавай научную целину, чащобы и тупики, и чем неразрешимее задача, тем она кажется Минцу интересней.
Итак, Лев Христофорович уселся за письменный стол и, поворошив бумаги, отыскал под их гнетом старенький, но верный компьютер. Затем он стал раскладывать на нем пасьянс. А зачем еще может пригодиться компьютер великому человеку?
Раскладывая пасьянс, Минц думал.
Ломал голову.
Трое суток он не покидал квартиры.
Правда, уже через несколько часов добровольного заточения сосед и друг Минца Удалов догадался, что процесс пошел, и принес Льву Христофоровичу миску Ксениного борща, до которого Минц был большой охотник.
Минц съел борщ и не заметил.
На исходе третьего дня Минц поднял телефонную трубку и вызвал потерявшего всякую надежду Мишу Стендаля.
— Пиши письмо своей звездочке, — сказал он. Лукавая улыбка блуждала на лице ученого.
— Какое письмо?
— Поздравь ее с Новым годом!
— Какой Новый год в июле?
— Ну, поздравь ее с наступающим учебным годом.
— И что будет?
— Сначала ничего не будет, а потом будет результат.
И, повесив трубку, собрался погулять.
Скинув тяжкий труд и оцепенение последних дней, повеселевший Лев Христофорович постучал половой щеткой в потолок и таким образом вызвал Корнелия Ивановича на прогулку.
Вскоре к ним присоединился Гаврилов, заядлый охотник и любитель побеседовать на вольные темы.
И вместо задушевной беседы близких друзей получилась общая дискуссия. Гаврилов все норовил похвастаться новой «тулкой» и перспективами истребления пернатых. Минц же животных и птиц жалел и полагал, что охота — занятие аморальное.