Журнал «Если», 2002 № 09
Шрифт:
Такова была красота той чистейшей разновидности математики, которую практиковал Лукас. Она находилась в полном разводе с практическими применениями и не имела никакого отношения к устройству Вселенной. О, конечно, науки менее рафинированные пользовались математикой, чтобы воплотить и прояснить собственные открытия, отчасти марая при этом славное наследие Пифагора и Эвклида. Лукас не стал бы отрицать, например, того, что в основе жестокой реальности ядерной бомбы прячется простое маленькое уравнение. Однако мы ведь вынуждены мириться с тем, что некоторые из славных
И благословленный столь эфирной конституцией своей дисциплины Лукас наслаждался такой свободой вероисповедания, какая — он не сомневался в этом — едва ли была доступна ученым, специализирующимся в других дисциплинах. Он посещал Мессу ежедневно — с чистой совестью и спокойной душой. Находясь в приходской церкви, расположенной не очень далеко от места его работы и посещаемого в основном иммигрантами из Испании, с которыми Лукас почти не заговаривал, он ощущал незамутненную Благодать, исходившую от Господа, которого Лукас смел представлять в своих мыслях как Всевышнего Математика.
Лукас Латулиппе жалел своих коллег. И он каждый день молился о том, чтобы им было даровано испытать ту же Благодать и всю меру величия математики.
Впрочем, невзирая на его глубокую веру, Лукас вовсе не ожидал, что его молитвы будут услышаны.
По неким неисповедимым для нас Божественным причинам именно в тоже самое псевдомгновение вечного и безначального Настоящего, наполняющего Небеса от одной беспредельной границы их до другой, Господь решил проявить Себя в виде Секвойи — самой большой среди всех, что когда-либо существовали. Крона этого немыслимого Древа, отображая Невыразимый Лик Создателя, взмывала к Небесным Облакам — не к галактикам ли? — и исчезала из поля зрения двух персон, стоявших возле основания Ствола, уходившего корнями не в почву, но в саму сущность небесного гиперсуществования.
Невзирая на неизмеримое расстояние, отделявшее обоих слушателей от незримой листвы Божественного Древа, из Кроны исходил Голос, вполне постижимым образом достигавший слуха мужчины и женщины.
— Надлежит ли Мне отослать вас обоих обратно в обитель или вы немедленно кончите препираться?
Темноглазая женщина продолжала пристально смотреть на мужчину, который отвечал ей невозмутимым взором пронзительной голубизны. Казалось, они неспособны примириться, но сверхъестественная почва под их босыми ногами многозначительно колыхнулась. Всякая тень неудовольствия немедленно оставила их, и оба чуть повернулись, изображая, что поправляют одинаково белые одеяния или же разглядывают покров несозданной праматерии, на которой они стояли.
— Так будет лучше, — промолвил Господь. — Так и подобает вести себя Святым.
Молодая женщина тряхнула черной гривой волос и улыбнулась, что придало ее несколько простоватому лицу выражение скорее обеспокоенное, чем умиротворенное. Длинное, собранное складками одеяние не могло скрыть привлекательную фигуру.
— Многие из нас никогда не забывают о приобретенной на земле кротости. Но те, кто на земле правил
Под кустистыми бровями в глазах Святого вспыхнули огоньки, его великолепная, почти ассирийская борода зазмеилась, словно живая.
— Своенравная дочь Евы! В жизни ты не покорилась своему смертному отцу, а после смерти не чтишь Отца Вечного!
— Диоскор, мой земной родитель — если ты не забыл об этом, Губерт, — был таким нечестивым язычником, что сам обезглавил свою дочь, верную христианку. Должна ли я почитать подобного отца?
— Барбара, ты преднамеренно пытаешься сбить меня с толку. Я просто привожу доводы в пользу надлежащей системы подчинения и повиновения…
— Поскольку сам происходишь от королей Тулузских! И был когда-то епископом!
— Что с того? Я горжусь, что был епископом Маастрихта и Льежа!
— Конечно, конечно, это замечательный момент твоего жития. Но все-таки не забывай, что когда-то ты был женат!
Святой Губерт нервно кашлянул:
— В мое время Церковь придерживалась другой политики…
Святая Барбара триумфально скрестила руки на груди:
— А вот я по-прежнему дева. Дева и мученица!
Вспомнив о гордости, Святой Губерт попытался возразить:
— А моим наставником был сам Святой Ламберт!
Барбара фыркнула:
— А я училась возле колен Оригена!
— А мне было ниспослано видение: крест, явившийся между рогов оленя, на которого я охотился!
— А меня Господь чудесным образом перенес из темницы на вершину горы!
— Будучи епископом, я обратил в истинную веру всю Бельгию!
— А я была одной из Четырнадцати Святых Помощниц! Возможно, ты молился мне!
— Тебе… тебе, нахальная девчонка!
— Девчонка? Я родилась за четыре столетия до тебя!
— А как быть с историчностью твоей персоны? Не существует ни единого документированного свидетельства твоего существования. Ты же мифическйй персонаж!
— Мифический?! Сейчас ты узнаешь на себе, что такое гнев «мифического» персонажа…
— ДОВОЛЬНО! — громыхнул Бог так, что ссорящиеся Святые примерзли к месту. Притихнув, они отодвинулись друг от друга и принялись внимать Божественным словам. В речениях Его слышался шелест ветвей Секвойи.
— Я призвал Губерта, чтобы дать ему новое поручение. А ты, Барбара, явилась сама. Что привело тебя ко Мне?
Барбара шмыгнула носом, как разочарованный подросток.
— Это просто нечестно. Мы с Губертом оба являемся небесными покровителями математики, но лучшие задания всегда достаются ему. Прости меня, Господи, но мне казалось, что на небе должно быть больше справедливости.
Секвойя недовольно затрепетала ветвями.
— Прошу тебя, Святая Барбара, не поднимать этот тонкий вопрос. Все последнее земное столетие Я размышлял над тем, каким образом можно ликвидировать неравенство между полами, существующее в Моей Церкви, и не желаю, чтобы поспешные мнения подвергали сомнению Мои Деяния. А теперь скажи, какие возражения возникли у тебя против последнего Моего поручения?