Журнал «Если», 2002 № 10
Шрифт:
И тут какой-то паренек, то ли ненаблюдательный, то ли бесстрашный, остановился рядом и сказал: «Здравствуйте!», еще не подозревая, насколько он не вовремя.
Я бросил на него унылый взгляд, Маришка тоже покосилась недобро, но паренек, ничуть не смутившись, бодро продолжил:
— Мы — представители «Церкви Объединения», собираем пожертвования для детей. Если вы в состоянии помочь хоть чем-нибудь…
— Нормально! — сказала Маришка. — А конфетой угостить?
— Конфетой? — Легкая растерянность отразилась на лице паренька.
— Нет конфеты, — нет благотворительности, — резко заявила Маришка.
— Вы не понимаете, — заволновался паренек, — у этих детей проблемы…
«Возможно, — подумал я, — эти дети действительно нуждаются в помощи. Но если я передам деньги этому молодцу, до детей они все равно не дойдут. Следовательно, отказывая ему, я не остаюсь равнодушным к проблемам детей. — И на всякий случай добавил: — Бедненьких…»
— Все мы чьи-то дети, — заметила Маришка. — И у всех проблемы. У нас с мужем, например, есть плохая черта. Мы как угодно меняем цвета. Бываем по очереди разного цвета: он вот — зеленый, я — фиолетовая…
— Копирайт — Успенский, — сказал я в сторону, но паренек меня уже не услышал. Он спешно ретировался, должно быть, разглядел наконец цвет моего лица.
— Где же мне ее искать? — повторил я удрученно.
— Уже соскучился? — умилилась Маришка и продолжила совсем другим, спокойным и незлым тоном: — Ей-то что? Ей, может, даже импонирует твое внимание. Ты у меня прощения проси.
Она присела рядом на витую оградку газона и закрыла глаза, словом, всем видом показала, что изготовилась слушать.
— Думаешь? — вспыхнул я надеждой. — Ну, тогда… извини, — сказал и удостоился благосклонного кивка.
— Ты кайся, кайся.
Жадно взглянул в зеркальце. Но нет, должно быть, искупить грех не так просто, как совершить.
— Я, — подумав, добавил, — не нарочно…
Каяться пришлось долго. Наверное, до тех пор, пока раскаяние не стало совершенно искренним. Я, не утаивая, рассказал ей все: про ее старую прическу, про ноги и про то, что чем меньше остается помех и препятствий на пути счастья двух влюбленных, тем им почему-то становится не легче, а скучнее. И по окончании рассказа услышал Маришкин притихший голос:
— Ладно, прощаю. Но, честное слово, не могу понять, почему ты должен в этом каяться. Ведь не было никакого преступления — абсолютно! И вообще, — она потупилась, — есть в этой системе наглядного греховедения кое-какие несоразмерности.
— Ты хотела сказать, несуразности?
— Их тоже хватает, — согласилась Маришка.
В очередной раз взглянув в зеркальце, я заметил, что утром, торопясь в кино, забыл побриться. Других странностей на моей физиономии не обнаружилось.
Потом мы ехали домой. На такси, потому что после неудачного похода в кино остались деньги.
Потом поднимались к себе на четвертый этаж. Лифт не работал, как это часто случается в дневные часы, и я, не раздумывая, подхватил Маришку на руки и понес наверх. Она болтала ногами и неискренне возмущалась, что я ее помну.
А потом мы мирились. И черт возьми! Ради того, чтобы так мириться, ей-богу, стоит иногда ссориться!
— А… Как кино? — спросила вдруг Маришка чуть хриплым после примирения голосом.
— Так мы же не доехали! — напомнил я, слегка недоумевая.
— Я заметила. Как… оно называлось?
— Какая теперь разница? — Я пожал плечами и с них немедленно начало сползать одеяло. — Ты все равно не поверишь.
— И все-таки. — Острые коготки пару раз нетерпеливо царапнули голое плечо.
— «Зеленая миля», — ответил я. — Правда, забавно?
В следующий раз она заговорила минут через пять. Когда я уже перестал ждать ответной реплики и собрался с чистой совестью вздремнуть.
— А мне даже нравится, — сказала Маришка, и от ее слов я не то что взбодрился — чуть с кровати не упал.
— Нравится? И только-то?
— Я не о том. — Она довольно улыбнулась. — Я тут подумала: может, все не так плохо? То есть, когда тебя за каждое лишнее слово перекрашивают в фиолетовый, это, конечно, дикость. Но ее можно стерпеть. Тем более, лечится это не так сложно. Зато теперь я совершенно спокойна за мужа, когда он заявляется домой после закрытия метро и говорит, что засиделся у Пашки. Или когда выскальзывает в два часа ночи из постели и до утра глядится в монитор. Теперь-то я легко могу убедиться, что ты на самом деле не по борделям шлялся, а пил пиво с Пашкой. И не флиртовал всю ночь с малолетками в каком-нибудь чате «Кому за тридцать… А кому и за полтинничек», а… Чем ты, кстати, занимаешься в интернете целыми ночами?
— Аплоадом, — честно признался я.
— Ого! — Маришка открыла глаза, чтобы поэффектнее их закатить.
— Вот это эвфемизм!
— Это не эвфемизм, а процесс загрузки файлов со своей машины на сервер заказчика, — пояснил я. — Просто ночью интернет бесплатный, а под утро коннект самый надежный.
— Экономный! — похвалила она. — Значит, пока жена мерзнет под двумя одеялами, он там наслаждается утренней коннекцией!
Я смолчал. Я всегда знал, что любить эту женщину — удовольствие ниже пояса. Только сказал:
— Это еще вопрос, кого из нас чаще по ночам не бывает дома.
Глядел я при этом в сторону и вместе с тем, как вскоре выяснилось, в воду.
А наутро Маришка явилась домой вся зеленая.
— Нет, ты представь! — попросил я. — Изменил Маришке — мысленно! — причем с ней же, только семнадцатилетней. Это преступление?
— Еще какое! — паясничал Пашка. — Семнадцатилетней — это, скажу тебе, такая статья…