Журнал «Если», 2004 № 05
Шрифт:
Лайм кивнула на Хэммонда.
— Если увезем его каким-то другим транспортом, то может произойти очередное несчастье… Что-то в этом роде. — Она показала на статую, мирно остывающую на асфальте. — Пока мы остаемся в туннеле, нам ничего не грозит.
— Откуда вы знаете? — вдруг спросил Хэммонд.
— Потому что вы до сих пор живы. В отличие от остальных, попавших в этот кошмар. И я знаю, что вызвало цепь этих событий.
— Может, и меня просвятишь? — осведомился Хуанг.
— Сначала позвони.
Хуанг оглянулся и окликнул стоявшего поблизости агента ФБР.
— Агент! Вы слышали
Агент кивнул и убежал. Хуанг снова повернулся к Лайм.
— А теперь поговорим.
— Но сначала отведем нашего пленника в местечко потише.
Лайм красноречиво обвела рукой творившийся вокруг хаос. Полиция установила оранжевые конусы, чтобы закрыть движение в туннеле, но несколько дюжин полицейских, фэбээровцев, пассажиров и зевак все еще толпились вокруг.
— Хорошо, — кивнул Хуанг.
Они повели Хэммонда в микроавтобус, усадили на заднее сиденье. Хуанг сел рядом. Лайм устроилась впереди и наклонила зеркало, чтобы видеть Хуанга.
— Как поживаете? — спросила она. Глаза Хэммонда блеснули.
— Я голоден. И устал.
— Нельзя ли ближе к делу? — нетерпеливо бросил Хуанг. — Я жду объяснений.
— Ладно, — согласилась Лайм. — Думаю, все эти события как-то связаны с «Situs inversus». Точнее, с триадой Картагенера.
Она наскоро повторила все три симптома болезни и еще раз подчеркнула, что, по ее мнению, все убитые мужчины страдали именно этим синдромом.
— Но есть и кое-что еще, — добавила она. — Это всего лишь предположение, но вполне возможно, что синдром Картагенера может воздействовать на нервную систему.
— Каким образом?
— Парализует реснички, микроскопические волоски, находящиеся на поверхности определенных клеток. А реснички — часть цитоскелета, внутренней опоры, придающей клеткам форму. В мозговых клетках цитоскелет может также передавать импульсы и информацию, и некоторые ученые считают, что он играет важную роль в деятельности нейронов. Мы ведем речь о таких фундаментальных свойствах, как сознание и самосознание, и даже паранормальных силах, вроде психокинеза, способности мысленно передвигать предметы…
— Паранормальных? — перебил Хуанг. — То есть ты утверждаешь…
— Что синдром, возможно, каким-то неизвестным образом воздействует на человеческий мозг.
— Хочешь сказать, что-то пробудило в этих жертвах способность к психокинезу? Никогда не поверю.
— Понимаю, это кажется странным, — настаивала Лайм. — С другой стороны, не забудь, мы только что гонялись за бронзовым зайцем, посреди бела дня, на людной улице.
— Но…
— Кстати, вспомни, что произошло на вокзале. Эти скульптуры не просто упали сами по себе, и мне кажется, идею психокинеза принять легче, чем мысль о том, что Хэммонд открыл ворота в зеркальный мир. Может, это все создание вашего ума, Хэммонд? Может, все это ваши фантазии, рожденные одержимостью Льюисом Кэрроллом, привели в действие некие психические силы, возникающие только в определенных обстоятельствах и у определенных людей?
Хэммонд немного помолчал: слишком тяжело было свыкнуться с мыслью, что монстры, преследующие его, были порождены его же собственным сознанием. Наконец он поднял глаза на Лайм.
— Но почему? Как это могло
— Откуда я знаю… Но в одном мы можем быть уверены: все эти происшествия были вызваны электромагнитным излучением.
— Это еще почему? — удивился Хуанг.
— Когда мы въехали в туннель, случились сразу две вещи: заяц превратился в статую и мой сотовый сдох. Радиоволны не могут распространяться в туннеле, если их длина слишком велика. Стены блокируют волны… Хэммонд, когда вы вчера сбежали из дома, то направились в метро, так?
— Вернее, провалился в метро. Я не видел, куда шел.
— Но это означает, что вы сумели пережить первую атаку. Потом, на вокзале, когда безумие повторилось, вы снова удрали в метро. И этим, возможно, спасли себе жизнь. Туннели метро блокируют электромагнитные волны. Оставаясь под землей, вы защищены, а выходя, снова начинаете ловить сигналы.
— Сигналы чего? — спросил Хэммонд.
— Не знаю. Чего угодно. Во всяком случае, это распространено по всему Бостону, проходит сквозь нас, и его воздействия невидимы и неощутимы. Но синдром Картагенера каким-то образом обостряет чувствительность к этому сигналу и делает его воздействие более отчетливым.
— Выходит, мне повезло, — угрюмо буркнул Хэммонд.
— Знаете, я вроде как помешан на радио, — вставил Хуанг. — И электромагнитные волны действительно могут самым странным образом действовать на нервную систему человека. Но мы понятия не имеем, как это делается.
— Не имеем, — согласилась Лайм. — И пока мы не узнаем, следует воспользоваться защитой.
— Но как? — спросил Хэммонд. — Не могу же я оставаться в этом туннеле до конца жизни!
— Я вызвала передвижной изолятор. Обычно его используют для перевозки высокочувствительных электроприборов, но на этот раз в нем доедете вы. Это обычный фургон, переделанный в Фарадееву клетку, цилиндр, блокирующий почти все виды электромагнитного излучения. Обтянут проволочной сеткой и заземлен. Так что мы сумеем прикрыть вас от всех радиоволн, кроме самых длинных диапазонов.
— И куда вы меня отправите?
Лайм взглянула на Хуанга.
— Не знаю. Куда-нибудь под землю?
Хуанг пожал плечами и выглянул в окно.
— А вот и наш грузовик.
Фургон с правительственными опознавательными знаками подкатил ко входу в туннель. Задние окна были покрыты амальгамой и забраны сеткой.
— Похоже, наша карета прибыла, — объявила Лайм. — Вперед!
Обстановка была самой спартанской: два пластмассовых ящика вместо стульев, по стенам тянутся голые полки. Лайм стояла, опираясь на одну из полок, пока грузовик ехал по улицам города. Задняя часть отделялась от передней перегородкой.
Хэммонд сидел на ящике, безвольно подпрыгивая каждый раз, когда колесо попадало в рытвину: скованные руки не давали удержать равновесие. Наконец он не выдержал и попросил Хуанга ослабить «браслеты».
— Почему бы нет? — пожал тот плечами и открыл наручники.
— Спасибо, — облегченно выдохнул Хэммонд, потирая запястья. — Знаете, агент Лайм, — неожиданно заговорил он, — я все гадаю…
— О чем?
— Вы утверждаете, будто все, что мне довелось пережить, — плод моего воображения. Что я сам создал чудовищ.