Журнал «Если», 2004 № 08
Шрифт:
— Вот это правильно, — я положил голову на теплую клавиатуру. — И я пойду… скоро…
— Ну, давай на посошок! — Саня булькнул у меня над ухом остатками выпивки.
— Ни за что… — простонал я. — Мне хватит…
— А за науку? Один глоток! Увидишь, как сразу взбодришься! Давай за эксперимент! За эксперимент нельзя не выпить!
— За экс…применент… можно. А то он не выговаривается… — я открыл глаза, но увидел только бутылку в протянутой руке.
— Ну, пожелай мне удачи,
— Удачи тебе, Саня… — сказал я, взял бутылку и сделал глоток…
Разбудили меня дежурные электрики. Сквозь адскую головную боль я долго не мог сообразить, зачем они светят мне в глаза своими фонарями, потом понял: в пультовой и за окном, в зале тороида, стояла кромешная тьма, и только желтые пятаки света выхватывали из нее знакомые предметы. Круги были похожи на ломтики лимона, от них явственно разило коньяком. Мне стало совсем плохо.
— Весь институт отрубился, — сказал седой электрик.
— И телефоны молчат! — радостно сообщил молодой. — Неслабо где-то коротнуло!
— А ты чего на работе? — с подозрением спросил седой.
— Да так, засиделся… — непослушный голос выдавал хрипы и сипение, мало похожие на слова.
— Я и по духу чую, что засиделся! — седой с осуждением оттолкнул пустую бутылку, подкатившуюся ему под ногу. Где-то под пультом жалобно мяукнул Лоренц.
— Нажрутся, а потом в электроустановки лезут… Включал чего?
Я оглядел черные экраны, поблескивающие в луче фонаря. Интересно, я сначала их отрубил, а потом сам отрубился или… наоборот? Ни черта не помню!
— Один пил или с компанией? — спросил седой, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.
Ох! Я вдруг вспомнил. А Саня-то где? Хотя… Нет, он, кажется, ушел раньше.
— Вроде один…
— А вот это плохо! — наставительно сказал молодой. — Пьянство в одиночку — первый признак алкоголизма.
— Шел бы ты домой, парень, — седой похлопал меня по спине. — Нечего тебе здесь делать! Еще шею сломаешь в темноте. Давай мы тебя до выхода проводим…
Они решительно подхватили меня под руки, освещая путь фонариками, повели по коридорам, переходам и лестницам института, ставшего вдруг пустым и мертвенно-гулким, как развалины древнего храма, и наконец вывели за проходную.
— Отоспись как следует, — сказал седой на прощание. — У тебя еще все воскресенье впереди. В обед бутылочку пива можно. А с понедельника завязывай…
Пошатываясь и дрожа от похмельной прохлады, я побрел через парк, отделяющий территорию института от населенных кварталов. В парке тоже было темно, хотя обычно там горят фонари. Если бы не луна, маячившая в просвете между деревьями, не знаю, как долго я плутал бы среди стволов. Через каждые десять —
Похоже, весь город вырубило.
Идти по темным улицам было жутковато. Казалось, город вымер, и теперь я вечно буду бродить здесь один… Хотя — нет! Вон впереди какой-то неясный силуэт. Настолько бледный, что не поймешь, есть он там или нет… Да, вот я уже слышу его шаги. Человек спешит, торопится. На работу, должно быть. В ночную… Только вряд ли удастся ему сегодня поработать, без света и электричества. Кстати, надо спросить, может, он знает, что произошло со светом…
Я уже открыл было рот, чтобы поздороваться, как вдруг заметил нечто странное. Темный силуэт прохожего на мгновение загородил от меня луну, но она, как ни в чем не бывало, продолжала светить сквозь его голову!
От неожиданности я споткнулся и чуть не загремел носом об асфальт.
— Уй-йо мое!
Встречная фигура остановилась и вдруг произнесла голосом Тележкина:
— Бачило, ты?
— Саня? — я изо всех сил помотал головой, стряхивая дурацкое наваждение. — А ты чего тут делаешь?
— Что делаю! Тебя ищу! С самого, считай, возвращения!
— Возвращения — откуда?
— Оттуда! Не спрашивай, а то поседеешь! — он схватил меня за руку. — Пошли, надо поговорить!
Ничего не соображая, я бежал за ним, поминутно запинаясь о кочки и рытвины, бордюры и камни, и когда наконец плюхнулся на диван в его комнате, перед глазами у меня плавали разноцветные круги.
Саня принес с кухни зажженную свечу.
— Ну а теперь объясни мне, — еле сдерживая ярость, заговорил он. — Что за хреновину вы спаяли вместо нормальной машины?!
— Какой машины? — не понял я.
— Времени! — заорал он. — Без толку убитого времени!
— Тележкин… — прошептал я, еще не веря. — Ты что, правда, залез в камеру?!
— А что ж мне пятьдесят лет ждать, пока вы раскачаетесь? Работнички! Рассчитать толком не могут! Зря только смотался!
— Смотался? — я смотрел на Тележкина, как на чудо природы. — Да ты хоть понимаешь, что совершил?! Первый в мире успешный бросок во времени!
— Кой черт, успешный! Ты знаешь, куда меня закинул, придурок?!
— Ну-ну, рассказывай! — я в нетерпении ерзал по дивану. — Только по порядку! Что ты чувствовал?