Журнал «Если», 2004 № 08
Шрифт:
— У вас есть часы?
Элли открыла ящик стола, бросила туда вязанье, открыла второй ящик и вынула пакет с ланчем.
— Да.
— Уходите. Вернетесь через сорок минут.
Она вышла на улицу. Стоял месяц май, неподалеку раскинулся Центральный парк, поэтому она поела там, у маленького пруда, где дети пускали игрушечные кораблики. Элли кипела от ярости. Она хороший работник, в самом деле хороший! Сознательная, пунктуальная, никогда не брала отпуск по болезни! Мистеру Тарблеко стоило бы это ценить и уж, во всяком случае, не обращаться с ней так
Ей ужасно хотелось опоздать, но совесть не позволила. Добравшись назад ровно через тридцать девять с половиной минут после ухода, она встала прямо напротив двери, так, чтобы мистеру Тарблеко ничего не оставалось, кроме как заговорить с ней. Если это будет стоить ей работы… что ж, чему бывать, того не миновать.
Вот до чего дошла скромная Элинор Войт!
Через тридцать секунд дверь распахнулась, и на пороге показался мистер Тарблеко. Не останавливаясь и не выказывая ни малейших эмоций, он подхватил Элли под мышки, легко поднял и переставил в сторону. И исчез. Только эхо шагов отдавалось в коридоре.
Какая наглость! Какое бесстыдное, беспардонное нахальство!
Элли вернулась в офис, но не смогла заставить себя сесть за стол: слишком была расстроена. Вместо этого она принялась мерить шагами комнату, споря с собой, выкрикивая вслух то, что должна была сказать — и сказала бы, задержись мистер Тарблеко хоть ненадолго. Чувствовать, что тебя поднимают и переставляют, как… как… Невыносимо!
И особенно неприятно то, что даже излить свое раздражение некому!
Наконец она все же успокоилась настолько, что обрела способность мыслить связно и поняла, что ошибалась. Все же существовало кое-что… кое-что… скорее, правда, чисто символическое, чем существенное или материальное… на которое она готова отважиться!
Она могла открыть эту дверь.
Элли не поддалась первому порыву. Она была женщиной аккуратной и даже педантичной. Поэтому сначала хорошенько продумала свои действия. Мистер Тарблеко крайне редко показывался в офисе: всего два раза, пока она здесь работала, а прошло уже больше года. Более того, шансы на его возвращение в третий раз всего несколько минут спустя после ухода совершенно незначительны. Он ничего не оставил в комнате, это видно с первого взгляда: обстановка офиса была почти спартанской. Да и никакой работы для него здесь нет.
Но Элли на всякий случай заперла входную дверь, а для верности сунула в ручку ножку своего стула. Даже если у кого и есть ключ, в комнату все равно не войти. Потом приложилась ухом к замочной скважине и прислушалась, не идет ли кто.
Тишина.
Как ни странно, но теперь, когда она решилась, время, казалось, замедлило бег, а комната увеличилась в размерах. Целая вечность ушла на то, чтобы пересечь огромное пустое пространство между ней и дверью чулана. Рука, тянувшаяся к ручке, проталкивалась сквозь вязкий, как патока, воздух. Пальцы, один за другим, смыкались вокруг гладкого шарика, и за это время в голове нашлось достаточно места для тысячи сомнений. Откуда-то донесся звук… работающего
Она вложила ключ в скважину и открыла дверь.
Перед ней стоял мистер Тарблеко.
Элли взвизгнула и отшатнулась. Но оступилась, подвернула щиколотку и едва не упала. Сердце колотилось так отчаянно, что заныла грудь.
Из чулана на нее злобно пялился мистер Тарблеко с белым, как лист бумаги, лицом.
— Единственное правило, — холодно и бесстрастно выговорил он. — Единственное правило, и вы его нарушили.
Еще секунда — и он выступил из чулана.
— Плохая рабыня. Очень непослушная рабыня.
— Я… я… я…
Язык не повиновался Элли: слишком велико оказалось потрясение.
— Я, — выдохнула она наконец, — вовсе не рабыня!
— А вот тут ты ошибаешься, Элинор Войт. Сильно ошибаешься. Открой окно! — велел мистер Тарблеко.
Элли подошла к окну и подняла жалюзи. На подоконнике стоял маленький кактус в горшочке. Элли перенесла его на стол и открыла окно. Оно поддалось не сразу, так что пришлось применить силу. Наконец нижняя рама пошла вверх, сначала медленно, потом чуть быстрее. Легкий свежий ветерок коснулся волос.
— Взбирайся на подоконник.
— Я ЭТОГО…
…не сделаю, — хотела сказать она, но к своему величайшему изумлению обнаружила, что покорно лезет на подоконник. И при этом не в состоянии справиться с собой. Похоже, собственной воли у нее не осталось.
— Садись, свесив ноги.
Все происходило, словно в жутком, уродливом кошмаре, из тех, о которых знаешь, что этого не может быть на самом деле, силишься проснуться, но никак не получается… Тело больше ей не повиновалось. Она полностью потеряла над ним контроль.
— Не прыгай, пока я не прикажу.
— А вы хотите, чтобы я прыгнула? — дрожащим голосом пролепетала Элли. — О, пожалуйста, мистер Тарблеко…
— А теперь посмотри вниз.
Офис располагался на девятом этаже. Элли, урожденной жительнице Нью-Йорка, эта высота не казалась такой уж впечатляющей. Но отсюда, с подоконника… Пешеходы были не больше муравьев, автобусы и автомобили — размером со спичечную коробку. До нее доносились гудки, шум автомобильных двигателей, птичье пение — обычные повседневные звуки весеннего дня в большом городе. А земля была ужасно далеко! И между ней и Элли ничего, кроме воздуха! Единственное, что отделяет ее от смерти — пальцы, судорожно вцепившиеся в раму.
Элли остро ощущала, как земное притяжение манит ее, зовет к серому бетону тротуара. Перед глазами все плыло от головокружения и болезненного, тяжело ворочавшегося в животе стремления разжать руки и совершить хоть и короткий, но полет.
Она зажмурилась и почувствовала, как по щекам катятся горячие слезы.
Судя по голосу, мистер Тарблеко стоял прямо за спиной.
— Если я велю тебе прыгнуть, Элинор Войт, ты это сделаешь?
— Да, — пропищала она.
— Теперь скажи: как назвать человека, способного прыгнуть из окна только потому, что кто-то приказал?