Журнал «Если», 2005 № 03
Шрифт:
От деревни тянуло дымом.
Деревянные дома горели очень быстро.
Высоко в небе, но уже с востока на запад вновь прошла пара «хейнкелей», а потом вдруг где-то совсем уже высоко послышалось плескание, словно половником били по густой жиже — очередной «зенгер», выбравшись в стратосферу, направлялся бомбить зауральскую территорию русских. В Южном Китае на японском аэродроме он приземлится, заправится и возьмет новый груз бомб, чтобы опять освободиться от них над Сибирью.
— Быстро они его, — послышался в наушниках
— Разговорчики! — ворвался в эфир голос цугфюрера. — Камрад ун-Битц, делаю вам замечание!
Справедливо. Связь существует не для того, чтобы забивать эфир ненужными разговорами.
Ганс посмотрел в небо. «Зенгер» шел на такой высоте, что увидеть его было невозможно. И все-таки Гансу ун-Леббелю показалось, что он видит в высоте маленькую сверкающую звездочку.
Во второй половине дня, когда подразделение вернулось в казармы, ун-Леббеля вызвали к командиру роты.
— Садись, Ганс, — махнул рукой штурмфюрер Заукель. — Давай поговорим как товарищи. Ты подавал рапорт о направлении в авиационную школу?
— Так точно! — вытянулся ун-Леббель.
— Я же сказал — садись, — повторил штурмфюрер. — Скажи откровенно, тебе не нравится служить в ваффен СС? Или у тебя возник конфликт, о котором я ничего не знаю?
— Никак нет, — отчеканил ун-Леббель. — У меня со всеми прекрасные отношения. И служба мне нравится. Дело в другом.
— Вот как? — удивился старший товарищ. Острый взгляд его словно ощупывал молодого солдата. — Значит, ты просто хочешь летать?
Выслушав путаные объяснения Ганса, штурмфюрер качнул головой.
— Что ж, поступила команда откомандировать тебя в распоряжение кадров люфтваффе. Жаль, Ганс, очень жаль. Ты хороший и исполнительный солдат. Нам будет тебя не хватать. Думаю, твои товарищи думают так же.
Командир встал, протягивая через стол руку. Ун-Леббель крепко и от души пожал ее.
— Желаю удачи в небесах, солдат, — улыбаясь, сказал штурмфюрер.
В казарму ун-Леббель летел на крыльях.
— Ты весь сияешь, Ганс, — крикнул ему встретившийся у столовой замкомвзода ун-Хоффман. — Получил отпуск?
— Лучше! — захохотал ун-Леббель.
— Получил письмо от женщины? — не унимался ун-Хоффман.
— Еще лучше! — признался Ганс. — Кажется, сбывается моя мечта, Дитрих! Представляешь, меня откомандировали в распоряжение люфтваффе!
— Станешь летчиком? — товарищ покачал головой. — Не забудь нас, когда будешь знаменитым, как Хартман. Говорят, ты и сегодня отличился?
— Всего лишь задержал бродягу, — рассеянно сказал Ганс.
— Не скромничай, — похлопал его по плечу ун-Хоффман. — Ходят слухи, что этого бродягу почти три года искали все службы СД. Я краем уха слышал, что тебя представили к медали.
Оставшись один, ун-Леббель покачал головой. Надо же,
Ганс ун-Леббель и представить себе не мог, что в это время человек, которого он называл дядюшкой Паулем, пил горячий кофе в тесном кабинете гестапо города со странным названием Калач-на-Дону. Ничто, кроме пустого рукава добротного шевиотового пиджака, не напоминало утреннего бродягу, которого задержал ун-Леббель.
— Прекрасный спектакль, — поощрительно сказал доктор Мейзель, руководивший отделением гестапо. — И он даже не выразил сочувствия, геноссе Дитман?
— Ни малейшего, — самодовольно сказал старик. — Я занимался его ранним воспитанием, могу ручаться, что знаю этого мальчишку лучше, чем кто-либо из его окружения. Я вырастил волка, геноссе Мейзель!
— Хотелось бы думать, что дело обстоит именно так, — пробормотал собеседник. — Ведь нам с вами предстоит писать отзыв.
— Я ручаюсь за этого сопляка, — самодовольно объявил старик. — Конечно, в нем течет и славянская кровь, а это большой минус, но — натура! — Он отхлебнул кофе. — У вас превосходный кофе, геноссе Мейзель.
— Еще бы, — отозвался начальник гестапо. — Мне его присылает каждый месяц дядя из Колумбии. Он уже второй год живет там.
— О-о, Колумбия! — Дитман покивал. — За последнее время туда уехало много наших. Неудивительно, тамошний климат благоприятствует немцам.
— С падением Соединенных Штатов этот климат станет еще лучше, — усмехнулся Мейзель. — Но вернемся к отчету…
— Завтра, — поднял руку Дитман. — Отчет будем писать завтра. Сегодня мне нужно принять ванну. Вы ведь не думаете, что это мое излюбленное занятие — носить засаленные лохмотья и валяться в грязи, изображая убитого партизана? И еще… Я могу заказать разговор с домом? Знаете, я волнуюсь. Младшая дочь со дня на день должна родить.
— Разумеется, — кивнул Мейзель. — Мой телефон к вашим услугам, геноссе. И последний вопрос. Он и в самом деле не заинтересовался вашим предложением открыть ему тайну его происхождения?
— Он пропустил это предложение мимо ушей, — сказал старик, придвигая к себе телефонный аппарат.
— Когда вы закончили с ним работать?
— В семь лет, — нетерпеливо ответил Дитман. — Это было неизбежно, с восьми лет им уже занимались воспитатели бюргера.