Журнал «Если», 2005 № 07
Шрифт:
С этими словами он сделал шаг вправо, змеевидно взмахнул руками, изогнул спину удивительно похабным, расслабленным движением и низко присел.
— Сперва напяль форменные оковы, — заворчала Бугго, наблюдая за развевающимися лентами на рукавах своего второго офицера, — а потом попробуй так скакать…
Остановились на книксене — варианте девичьем, практически детском.
— Их это добьет, — заверял Антиквар, поправляя положение левой ноги у застывшего капитана. — Чуть левее лодыжку. Согните колено.
— Я упаду, — предупредила Бугго.
— Выпрямитесь.
И вот теперь он наблюдал через окно за парадным выходом своего капитана, как за балетной постановкой, где он был главным хореографом, и кивал при каждом ее шаге.
Глаза Бугго были на одном уровне с глазами сидящего Алабанды. И сейчас они глядели на нее так, словно производили инвентаризацию всего того, что было скрыто под смуглой кожей молодой женщины: сердце — одна штука, легкие — одна пара, чистые, кишечник — столько-то метров… «Взгляд работорговца», — подумала Бугго и тотчас поняла, что ошиблась. Этот человек не оценивал ее, он ее анализировал.
Ярко-синие глаза Алабанды несколько раз подернулись кожистыми веками; затем он расклеил толстые губы, просунув между ними язык, и наконец заговорил:
— А-а… а… а вы?… — и махнул в сторону «Ласточки».
— Имею удовольствие представить моего старшего офицера, — Бугго сделала строгий жест, без поворота головы, в сторону Хугебурки.
— М-м… — сказал Алабанда, беглым взором внеся в свои учетные ведомости Хугебурку. — Это…
— Капитан Бугго Анео, — представилась Бугго и сотворила второй книксен. Разрез на ее юбке треснул, обнажив ноги выше, чем было задумано. Зрители разразились радостными воплями, над толпой взметнулись разноцветные платки.
— Это… — повторил Алабанда и пошлепал губами, — ты захватила «Птенца»?
— Именно, — подтвердила Бугго.
— А Нагабот?
— Я его убила, — бесстрастно объявила Бугго.
Алабанда вытянул губы трубочкой.
— Утю-тю. Покажи ручки. — Он схватил Бугго за запястье и помахал в воздухе ее кистью. — Вот этими ручками. Утю-тю. Ах ты, муха.
Бугго задрала руку, потянув вверх и лапу Алабанды.
— Да! — крикнула она. — Смотрите все, я убила его этими руками! Согласно кодексу Бургариты, «Птенец» — мой!
— Ну, — сказал Алабанда примирительно и выпустил Бугго.
Она вдруг сообразила, что в толпе почти никто не понимает эль-бейского. Да и Алабанда говорит на нем еле-еле. Разномастная толпа постепенно стискивала кольцо вокруг губернатора и чужачки.
— Алабанда! — завопил кто-то. — А что она говорит?
Алабанда проревел какую-то фразу, отчего все сперва притихли, а потом разом начали топать ногами и оглушительно завывать. Бугго чуть переместилась в сторону и ощутила прикосновение Хугебурки. Он был почти бестелесный — как будто под одеждой не скрывалось ничего, кроме духа, угрюмого и упорного.
— Не озирайтесь, — прошипел Хугебурка в самое ухо Бугго. — Не сводите глаз с губернатора.
Бугго пошире, понадежней расставила ноги, позволяя всем желающим любоваться ее коленками и резинками для чулок, и указала на
— Эй! — гаркнула она. — Я беру «Птенца» и все его контракты, кроме гнилого!
Последнее слово она произнесла на жаргоне Бургариты. Оно звучало довольно грубо, особенно в устах женщины.
Неожиданно Хугебурка заревел на чужом языке. Алабанда почти перекрывал его срывающийся голос громовым хохотом. Однако теперь многие лица в толпе сделались более осмысленными. Бугго кричала Алабанде в глаза, при каждой фразе дергаясь так, словно вот-вот плюнет:
— Нагабот заказал оружие! Его партнер подставил нас! Но он подставил и Нагабота, подсунув ему меня! Я — плохая жертва! Я убила всех! Теперь груз — мой! Я хочу отдать долги Нагабота и отомстить за него!
Алабанда смеялся и бил кулаками по подлокотникам, толпа шумела. Мужчины — разряженные, пахнущие липкими, масляными благовониями, грязным бельем, араком, кислым молоком, спиртовыми духами, костровым дымом, оплавленным пластиком, — все эти мужчины теснились возле Бугго, толкали ее, хватали за бедра, за руки, целовали в щеку обветренными колючими губами, хлопали по спине, а потом подхватили под локти — ее и Хугебурку — и потащили в гудящий, раскачивающийся кабак. Оглянувшись, Бугго увидела, как над толпой шевелится поднятый на руки золотой трон, а на нем, ерзая вместе с подушкой и взмахивая над головами толстыми ножищами, болтается Алабанда — пьяный, счастливый, безумный.
После попойки Бугго проснулась в незнакомом месте — на полу под столом. Она лежала на пластиковом мешке, набитом комковатым синтепоном. Чуть повернув голову, женщина увидела металлическую тонкую ножку стола, приваренную к полу. Плиточки на полу были, видимо, специально подобраны таким образом, чтобы вызывать страшные пьяные галлюцинации: немыслимое чередование желтых, фиолетовых и черных геометрических фигур, которые, если долго на них глядеть, начинали сливаться в назойливые, застревающие в сознании узоры.
Кроме того, пол явственно покачивался.
Бугго вылезла из-под стола на четвереньках. Несколько человек, с виду довольно мятые, с отвращением завтракали. Никто не удивился появлению Бугго. Она присела с краю, и тотчас к ней подвинулась глубокая плошка с густой кашей серо-зеленого цвета. Бугго поискала глазами ложку или лопатку, но ничего не обнаружила и принялась есть руками. С каждым глотком в голове у нее все больше прояснялось. Когда в помещение вошел, с потерянным видом, Хугебурка, Бугго облизала пальцы и махнула ему рукой, приглашая сесть рядом. От каши он отказался.
— А зря, — сказала Бугго. — Они туда что-то кладут… полезное. Только пол по-прежнему ходуном ходит. Это почему, как вы думаете?
— Потому что здесь многие дома строят на фундаментах с искусственной подушкой невесомости. Очень удобно в сейсмически опасных зонах. Да и вообще, модно.
— А… — Бугго выглядела немного разочарованной. — А где Антиквар? И Малёк?
— На корабле. Я запретил им пока отлучаться.
— Пусть погуляют, — великодушно позволила Бугго.