Журнал «Если», 2005 № 11
Шрифт:
— Еще скажешь о моих детях…
— Виноват.
— Забыл, перед кем стоишь?
— Виноват, господин. Господин Эгберт, я ведь много о вас слышал. Вы, между прочим, все еще под «пятью словами». Хотя бы ради этого древнего правила объясните, зачем такому человеку жертвовать собой? И ради кого?!
— Уходят, уходят… — всадник будто принюхался. — Ушли… Да. Вот теперь, дурак ты этакий, я тебя очень тихо зарежу.
Лицо разбойника побледнело и вытянулось. Он даже челюсть отпустил.
— Граби-итель, — протянул всадник. — Разбо-ойник.
Разбойник нервно озирался. Попытался крикнуть, но только захрипел.
— Ты говорил о правилах? И об указах? — всадник снял с пояса кинжал и шагнул к разбойнику. — Я всегда исполнял правила и требовал этого от других. Правила, дурак, они правильнее указов. Указы придумывают короли. Сегодня один указ, завтра совсем другой. А вот правила — их рождает мир. И мир на них держится. Но специально для тебя я могу исполнить указ. О смертной казни за словесное неуважение особы крови — вроде так он называется…
За спиной всадника конь лениво объедал придорожные кусты.
Разбойник стоял, почти не дыша, глядя, как приближается к шее лезвие кинжала.
— Что молчишь, философ? Горлышко перехватило? Ножки не бегут? Не удивляйся. Это, хм… Тоже из домашнего образования.
Разбойник дернулся было и чуть не упал — словно его ноги приросли к земле. Перевел круглые глаза с кинжала на всадника и медленно поднял руку с растопыренными пальцами.
— Дину… Это… Не… Понравится… — выдавил через силу разбойник.
— Надо же, в четыре слова уложился. А чем ты ценен для Диннерана? У него учеников была целая… Кафедра? Да, кафедра. И с тех пор, как мой отец спалил университет, все они шляются без дела. Бери любого, ставь на входе в лес…
— Лучший… — разбойник по-прежнему держал руку перед собой. И, выхрипев пятое слово, гордо расправил плечи. С трудом, но ему это удалось.
Всадник задумчиво щекотал кинжалом горло разбойника.
— Лучший у Диннерана? — переспросил он.
Разбойник одними глазами кивнул.
— Зачем Диннерану философ? Да еще глупый?
— Я не философ… — прошептал разбойник.
— Вот и мне показалось, — всадник убрал оружие, — что для философа ты слишком болтлив. Ладно, дурак. За мной!
— Слушаюсь… — разбойник осторожно потрогал горло.
— Значит, ты бывший целитель, — всадник подошел к коню, ласково потрепал его по холке и полез в седло. — Неделю дежуришь здесь, потом уходишь с шайкой на север, к большой дороге. Босяки твои промышляют мелкими грабежами, а ты противоуказно лечишь больных по деревням. А тут караулит другой горе-разбойник из учеников Диннерана. И так по очереди.
— Совершенно верно, — разбойник на глазах оживал.
— Отсюда рукой подать до приграничных крепостей, но их командиры делают вид, будто вашей лесной школы целителей и лечебницы не существует.
— Ну, как бы… Да.
— Не так уж плохо вы устроились для изгоев, а? Все могло обернуться
Разбойник неопределенно хмыкнул.
— Все должно было обернуться гораздо хуже! — бросил всадник сверху вниз, пуская коня шагом. — Если бы указы короля исполнялись в точности. Эй, философ! Держись за стремя.
— Ага, а чуть что не так, вы меня сапогом по морде…
— Как они быстро понимают свое место… — сказал всадник в сторону. — Не бойся, дурак, я два раза не бью.
— В метрополии говорят «второй раз бью по крышке гроба», — сообщил разбойник, заметно веселея.
— У них дерева много, хватает на гробы. И не ври, господа так не говорят, даже в метрополии. Мы не стучим по гробам. Мы в них загоняем.
— А вы простой, — разбойник перешел на доверительный и почти подобострастный тон.
— Всю жизнь с солдатами, — скупо объяснил всадник. — Вот сейчас вконец опростею — и по морде сапогом! Давай рассказывай. Теперь ты под «пятью словами».
— Я бакалавр, ученик Дина. Ездил в метрополию и на Острова знакомиться с тамошними достижениями. Говорили, только не сочтите за похвальбу, что у меня хватит способностей и прилежания стать помощником Дина. Я вернулся, чтобы закончить магистратуру, и…
— И не нашел университета на месте.
— Не нашел… — разбойник шумно вздохнул. — Ни университета, ни товарищей, да просто ни одного ученого человека. Это была моя жизнь. И ее растоптали. По безумной прихоти короля и приказу Эгберта. Ладно я, а народ-то за что пострадал? Ведь теперь, пока целителя отыщешь, уже могилу копать пора… Извините. Больно.
— Не тебе одному. Правда ли, что Диннеран изучил белую лихорадку так глубоко, как об этом болтают?
— Всесторонне, мой господин.
Всадник чуть нагнулся и посмотрел на разбойника.
— Когда ты вернулся с Островов?
— Пять лет назад.
— Сюда гляди.
Всадник сдернул с головы берет, до этого натянутый по самые уши. Обнажилась короткая военная стрижка — густые, но совершенно пегие волосы. Некрасивая, мертвенная седина.
— Я командовал на южной границе, там у нас были трудности, если ты помнишь, — сказал он, выпрямляясь и снова надевая берет. — Я тоже вернулся пять лет назад. Ты не нашел своей школы, я не нашел семьи. Ни жены, ни детей. Белая лихорадка.
— Вы… Тоже потеряли все…
— У нас с тобой немного разное всё, не находишь?
— Простите, мой господин, я не хотел! — разбойник горестно покачал головой. — Слушайте, я правда дурак. Приношу вам нижайшие…
Но что вы такое задумали? Зачем вам просить за Младшего?! Жалко, конечно, мальчика, но ведь сама жизнь наказывает короля!
— Полегче, философ!
— Молчу, — разбойник несогласно пожал плечами.
— Что ты знаешь о белой лихорадке?
— Все необходимое, мой господин. Если мне позволено будет объяснить — уже после разгона университета Дин завершил наставление по белой лихорадке. Мы распространяем его в списках, и теперь любой бакалавр…