Журнал «Если», 2008 № 02
Шрифт:
— Цель человечества — погубить себя ради Нее? — уточнил я.
— Да. И Коля решил, что сможет с Ней договориться.
Похоже, Николай Геннадьевич действительно сбрендил. Договориться с вулканическим воздухом, ну-ну… Конечно, тетя Женя решила, что ее муж не в себе. И конечно, даже не пыталась с ним спорить. С сумасшедшими не спорят.
Почему она так легко отпустила мужа в экспедицию, если знала? Черт, теперь и у меня начали путаться мысли. Н.Г. отправился в безобидное путешествие на затмение, с коллегами, которые, конечно, проследят, чтобы он не перетруждался. В
А он ее перехитрил.
Я знал Николая Геннадьевича. Тетя Женя тоже знала своего мужа. Но, похоже, мы сейчас совершенно по-разному оценивали его душевное состояние.
Перчиков обернулся и показал пальцем вниз. Летели мы над довольно унылой местностью — желто-серыми холмами, поросшими травой. Иногда попадались небольшие рощицы; местность, казалось, постепенно повышалась, но это могло быть и оптической иллюзией. А потом появилось иссиня-черное поле, я уже видел такое недавно.
— Фумарола! — крикнул Перчиков. — Смотрите, здесь их много!
Я не знал, что такое фумарола — наверное, что-то вулканическое. Застывшая лава? Впереди возник, будто из-под земли, белый с серо-зелеными прожилками конус, он был далеко и в то же время рядом, он был где-то за горизонтом, но все равно казалось, что, протянув руку, я смогу коснуться чего-то, не принадлежащего миру, к которому я привык, который знал. Если это и был Кизимен, он оказался похож скорее на яркую картинку в книге, чем на реальную гору.
Под нами бежала серая лента дороги, и мы летели над ней, повторяя изгибы. Я наклонился к дверце, чтобы видеть местность под нами, и, наверное, поэтому пропустил момент, когда за очередным холмом возникли домики. Двигатель изменил тон, земля поплыла навстречу, я вцепился в подлокотники, поскольку мне показалось, что мы падаем, сейчас врежемся, и машина развалится на части, да уже и начала разваливаться, вот отвалилась лопасть…
— Прибыли, — повернулся к нам Перчиков. — Пока не вставайте, я скажу.
Но тетя Женя уже встала и пыталась открыть дверцу. Она, наверное, искала ручку. Пришлось и мне отстегнуться, я поднялся, а дверца в это время поползла в сторону, и мне пришлось ухватить тетю Женю под локоть, чтобы она не вывалилась наружу.
— Я сказал — не вставать! — рявкнул над ухом недовольный Перчиков.
Винт вращался все медленнее и наконец застыл. Стало тихо. Стало так тихо, что я услышал, как поет вдалеке какая-то птица. Где-то играла музыка. И чей-то голос снаружи сказал:
— Дайте руку, Евгения Алексеевна. Осторожно, не оступитесь.
Оказалось, что Перчиков с Евстигнеевым уже спрыгнули на землю, рядом стояли еще трое, один из них поддерживал тетю Женю, пока она спускалась по металлической лестнице.
Я спрыгнул сам. Надо было забрать рюкзаки, и я полез было обратно в кабину, но чья-то рука удержала меня, и чей-то бас сказал:
— Потом.
— Где Коля? — требовательный голос тети Жени вернул мне нормальное восприятие реальности. Солнце мягко освещало довольно неприветливую местность — холмы, поселок, но дальше…
Дальше вырастала гора, вершина которой была покрыта снегом. Пологий конус, издали черный, с прожилками
— Старыгин, — представился один из встречавших, седой мужчина, одетый не по сезону, в теплую куртку. — Здравствуйте, Евгения Алексеевна. Николай Геннадьевич с утра пошел в лес…
— Вы его даже не ищете? — спросила тетя Женя. Странное дело, в ее голосе я услышал не возмущение, а что-то вроде удовлетворения.
— Сказал, что к обеду вернется, — объяснил Старыгин. — Он не мог уйти далеко, да и не собирался. Местность здесь пологая, опасные склоны начинаются километрах в десяти отсюда, Николай Геннадьевич не дойдет, не беспокойтесь.
— Красиво, — сказала тетя Женя, глядя на Кизимен из-под ладони. — Господи, как красиво. Этот дым над вершиной… Извержение, да?
— Ну что вы, — сказал Старыгин, — Кизимен извергался в последний раз восемьдесят лет назад. Потому я и говорю…
Тяжелый рокот донесся с севера, и мне показалось, что земля под ногами вздрогнула.
Люди, выгружавшие из вертолета коробки, прекратили работать. Все, кто был рядом с нами, обернулись, и я теперь точно мог сказать, что означает фраза: «Изумление застыло на их лицах». Над кратером поднимался — медленно, как ракета на старте — черный столб дыма. Издали он казался тонким, но полыхнуло красным, и дымовой столб расширился, превратился в колонну, стремившуюся верхним концом достать до единственного облака, что висело над горой. Облако уже не было белым, его будто помазали снизу сажей и вытянули вверх, оно стало похоже на потрепанную шляпу, этакий гигантский НЛО…
Как-то получилось, что мы остались на площадке одни — со Старыгиным, который не отрывал взгляда от вершины и что-то бормотал. Остальных будто смыло волной, и я только окоемом памяти вернул момент, когда все бросились к стоявшему рядом с площадкой микроавтобусу. Машина помчалась, выбивая пыль из проселочной дороги, к домику с антеннами на крыше. Я еще отметил, что дверь вертолета Перчиков закрыл, а там наши рюкзаки…
— Вы же говорили… — почему-то все доходило до меня с опозданием, я отметил, что эту фразу тетя Женя повторяла в десятый раз или в сотый: — Вы не предполагали, что начнется извержение? У вас сейсмографы, и в кратере аппаратура!
— Нет в кратере аппаратуры, — сказал Старыгин.
И тут мой мозговой ступор прошел, будто и не было. Память прояснилась. Собственно, так было всегда: я долго не мог сообразить, что делать, но в тот момент, когда будто само собой принималось решение…
— В машину! — сказал я. — Почему его не ищут с воздуха?
Старыгин посмотрел на меня как на идиота.
— Вертушка у нас одна, — сказал он с сожалением. — А сверху не увидишь — лес. Да вы не беспокойтесь, вернется Николай Геннадьевич. Увидит, что началось извержение, и прибежит.