Журнал «Если», 2008 № 02

Шушпанов Аркадий Николаевич

Идеи американского биолога о Гайе заметно повлияли даже на такого адепта «твердой» НФ, как Д.Брин: в романе «Земля» он изобразил нашу планету, которая обрела собственный интеллект и вмешалась в дела человечества.

Другим фантастам казалось удобнее говорить о живых мирах где-то в глубинах Галактики, а не об ожившей Земле. При этом все равно обычно создавались аллегорические тексты, авторы которых вовсе не заботились о научной достоверности. Самый яркий пример подобного подхода к делу — знаменитый рассказ Р.Брэдбери «Здесь могут водиться тигры». Классическая история-притча о разумном мире, успешно борющемся с захватчиками-землянами, ни на грамм не содержит в себе «научного» правдоподобия. Да и ни к чему здесь оно; его место занимает достоверность художественная, философская,

этическая.

Эксперимент «Солярис»

В 1961 году в издательстве польского министерства обороны вышла книга, признанная классикой не только НФ, но и всей мировой литературы. Речь идет, конечно же, о «Солярисе» С.Лема. И даже сейчас, почти пятьдесят лет спустя, книга польского фантаста завораживает своей художественной мощью и впечатляющими картинами.

Лем попытался всерьез поговорить на тему, которая с начала своего развития в НФ выглядела едва ли не сказочной. Впрочем, для того чтобы разговор о «живых планетах» оставался в рамках «научности», польскому фантасту пришлось пойти на не слишком очевидную для читателей подмену. Дело в том, что живым существом в романе является вовсе не планета Солярис целиком, а ее единственный титанический обитатель — разумный Океан. Он влияет на литосферу небесного тела и даже на темп ее вращения, но все же не составляет с ним единое целое.

И опять мы сталкиваемся с размытостью темы, с трудностью в определении ее границ. Формально роман Лема — это история о гигантских живых существах, вроде разумных космокитов Ж.Клейна. Однако польский фантаст сумел настолько удачно замаскировать эту изначальную посылку, что читатель до конца остается загипнотизирован трудностью проблемы, встающей перед героями «Соляриса»: как установить контакт с «живой планетой». Впрочем, даже если бы Лем и акцентировал внимание на то, что перед нами не целиковая разумная планета, а лишь существо-гигант, главная проблема книги («как войти с ним в контакт») никуда бы не исчезла. А вот во внешней драматичности сюжет явно бы потерял.

Однако основное интеллектуальное «мошенничество» не в этом. А в том, что герои Лема изначально знают — Океан планеты Солярис разумен. Хотя, учитывая косность человеческого мышления, никакие внешние улики, которые якобы подтолкнули ученых к этому выводу, вроде воздействия на движение планеты по орбите, в данном случае не сработали бы. Ученые вообще склонны расценивать любые, даже самые сложные феномены, как проявление природных сил, а не разума. Даже если при этом приходится жертвовать элементарной логикой и здравым смыслом.

На самом деле, единственный критерий разумности, который подсознательно готовы принять люди — это стремление иного мыслящего существа вступить в контакт. И возможность этот контакт осуществить. Все прочие критерии, вроде умения использовать орудия или создавать искусственные сооружения, не работают. Не пытаемся же мы установить контакт на Земле с птицами-ткачиками, применяющими шипы деревьев для сшивания гнезд, или термитами, создающими огромные поселения-ульи. Поэтому и разговоры о разумности Океана Соляриса должны были возникнуть лишь после того, как он создал человекоподобные инструменты для контакат с людьми, вроде Хэри, копии возлюбленной главного героя. И все-таки, хотя критики и оценивают «Солярис» как пример результативного контакта, от текста веет явным пессимизмом. Истинное общение между столь неравноценными величинами как человек и разумный океан невозможно. И не по чьей-то злой воле, а потому что им просто не о чем говорить. У них нет общих тем и интересов. Впоследствии эту проблему принципиальной некоммуникабельности цивилизаций Лем развивал в других книгах с еще большим пессимизмом (например, в романе «Глас Божий»).

После «Соляриса» прочие произведения, рассказывающие о контакте с суперорганизмами размером с планету, выглядят в высшей степени легковесно. Например, у Д.Уайта в романе «Ответственная операция», входящем в цикл о Космическом госпитале, герои сталкиваются с подобным живым существом, покрывающим целую планету (только в отличие от Океана Соляриса оно скорее твердое, чем жидкое, больше напоминающее

ковроподобных марсиан из «Звездоплавателей» Рони-старшего). И несмотря на все трудности коммуникации, доблестные космические медики его спасают и даже получают в ответ должную благодарность.

Помимо твердых и жидких всепланетных существ в фантастике попадаются и газообразные представители инопланетян, в одиночку занимающие целый мир. Так, в книге французских фантастов Ш. и Н.Эннеберг «Рождение богов» описан разумный туман, на который воздействуют сигналы мозга других мыслящих существ. Сходная ситуация возникает и в рассказе П.Амнуэля «Сегодня, завтра и всегда», где обладающий интеллектом воздух на планете Орестея использует гуманоидных существ как инструменты.

А.Азимов в романе «Немезида» изобразил сообщество разумных бактерий, обитающих на планете Эритро и обладающих коллективным разумом. Любопытным образом классик американской НФ обходит столь волновавшую Лема проблему контакта «живой планеты» с людьми. Объединенный разум Эритро обладает способностью к телепатии, а потому проблемы коммуникации не возникает.

Роман Азимова является, скорее, переходным произведением от «живого мира» как суперорганизма к куда более распространенной вариации этой идеи — теме мыслящей биосферы. Действительно, важным подспорьем для фантастов, рисующих подобные планеты, оказывается идея сверхчувственной связи, позволяющая описывать так называемые «ульевые» или «коллективные» разумы.

Союз всех живущих

Самым подробным образом тему живых миров, представленных как телепатическое объединение разумов всех существ, обитающих на одной планете, разработал О.Стэплдон в «Создателе звезд». После него о биосфере, обладающей коллективным интеллектом, писали многие. Иногда перед читателями представала просто картинка мыслящего леса, покрывающего собой всю поверхность планеты, как у А.Ван Вогта в «Отростке», в «Больше и медлительнее империй» У.Ле Гуин или у К.Невилла в «Лесе Зила». В иных случаях писатели разрабатывали более сложную систему биосферы, члены которой чаще всего телепатически связаны друг с другом (например, в хорошо известном нашим читателям романе Г.Гаррисона «Неукротимая планета»). О «разумных биосферах» писали М.Лейнстер в «Одинокой планете», М.А.Фостер в «Волнах», Д.Писерчиа в «Земля-дитя», Б.Стэблфорд в «Дикой земле». Собственно говоря, уже к середине 1950-х эта идея использовалась как антураж для приключенческих боевиков вроде «Живого мира» Э.Табба.

А вот в романе С.Лема «Непобедимый» действует не «интеллектуальная биосфера», а, скорее, «некросфера». Здесь описаны инопланетные роботы, которые в ходе эволюции на планете Регис III превратились в металлических мошек, способных объединяться в разумную тучу и контролировать всю сушу.

У М.Суэнвика даже Земля обратилась в подобный «единомыслящий мир». В его «Вакуумных цветах» и «Пути прилива» все живое на нашей планете контролирует объединенный ульевый разум, в который оказалось вовлечено и человечество.

Мыслящая Вселенная

От одушевленных планет и телепатических гештальт-сообществ всего один шаг до разумных звезд. Конечно, представление о живых звездах существовало в литературе задолго до возникновения НФ. Так, напрямую отождествлял небесные светила и ангелов еще У.Блейк в своих поэмах. В фантастике же эту тему подробно разработал О.Стэплдон все в том же «Создателе звезд». В этом масштабном НФ-полотне автор описал даже войны между разумными звездами и планетами. Французский фантаст Ж.Клейн в романе «Звездный гамбит» изначально вроде бы также говорит о мыслящих звездах. Однако ближе к финалу в сюжет книги неожиданно вклинивается иная тема. Клейн начинает рассказывать об обитателях звезд, жителях огненных глубин космических тел, как у Э.Гамильтона в «Детях звезд», А.Кларка в «Из солнечного чрева» или С.Лема в «Правде» (впрочем, у польского фантаста ситуация представлена сложнее: если в начале рассказа возникший в ходе физического эксперимента огненный червь напоминает традиционных для НФ жителей звезд, то ближе к концу главный герой уже рассуждает о жизни и разуме Солнца).