Журнал «Если» 2008 № 06
Шрифт:
— Видите ли, Глебушка, — сказал Никитич. — Я многое знаю о людях, но, глядя на это, прихожу в тайный ужас. Это не мистификация, Глеб, я привез и подлинную историю этого ужаса.
Рассказанная история впечатляла.
Хозяина кисти звали Иво Штайнером. Он был немцем южно-африканского происхождения и в конце девятнадцатого века работал на строительстве железной дороги где-то в глубинке африканских территорий. Тогда ему было около тридцати лет, он имел привлекательную внешность и недостаток, который тщательно скрывал от других.
Иво Штайнер был импотентом. Судьба свела его с пастухом из племени манг-батту, который и сказал Штайнеру, что его недостаток
После долгих лишений и тяжелейших скитаний по тропическим чащам Штайнер нашел хижину колдуна. В обмен на «винчестер» и сотню патронов колдун провел с ним обряд инициации, на память о котором у Штайнера остались три клейма, выжженных на теле раскаленным металлом. Потом колдун налил ему в жестянку из-под оружейного масла ржавую воду, остро пахнущую мочой. В ночь, когда на небе не будет видно луны, Штайнер должен был облить этой жидкостью свой пах.
Дождавшись новолуния, он приступил к действиям. В волнении он вылил жидкость не на пах, а на руку. Кожа покрылась волдырями, кисть долго болела, Иво не чувствовал пальцев, а затем вдруг обнаружил, что пальцы стали дряблыми, бескостными и полностью лишенными ногтей. Штайнер с трудом удерживал ими карандаш.
И с этого момента заканчивается история несчастного инженера, страдающего половым бессилием, и начинается история безжалостного убийцы.
Первое убийство он совершил в пригороде Кейптауна. Это была проститутка, которую выкинули из проезжавшей машины. Увидев полуодетую женщину, Иво вдруг ощутил сильное возбуждение в кисти руки, эластичные бинты, которыми он затягивал пальцы, едва сдерживали напор. Штайнер снял бинты. Его кисть представляла собой нечто чудовищное — вместо пальцев на руке расположились пять возбужденных фаллосов, а ладонь представляла собой мошонку, покрытую курчавым негритянским волосом. Штайнер бросился на женщину, страшная кисть схватила ее за шею, раздвинула щеки и невероятные «пальцы» проникли в рот жертве. Когда та затихла, Штайнер оттащил женщину в кусты. В течение последних двух лет он совершил ряд убийств. Казалось, что страшная рука действует помимо его воли. Самое ужасное, что семяизвержение «пальцев» на его руке было одновременным и обильным.
Иногда проституткам, которых он наметил себе в жертву, удавалось спастись. Слухи о насильнике-убийце с чудовищной рукой начали расползаться по Кейптауну, и в один прекрасный день все закончилось — Иво Штайнер был тяжело ранен при нападении на очередную жертву. Он прожил сутки — время достаточное, чтобы успеть рассказать свою жуткую историю полицейскому комиссару Ван дер Зерцу и доктору Байрону Ван-Вогту.
Кисть была законсервирована и сдана на хранение в Верховный суд страны, откуда позднее похищена группой злоумышленников, специализирующихся на африканском антиквариате. У них кисть приобрел известный коллекционер доктор Ватерзон, а после его смерти в числе прочих вещей она была выставлена на аукцион, где ее и купил Красин для Глеба Бокия.
Бокий привык гадать по кисти о будущих удачах и неудачах, но, хотя ему очень хотелось узнать, что сейчас происходит в Лукоморске, гадать он не решался. Впрочем, в Кторове Глеб Бокий не сомневался, этот человек сделает все и даже больше, чтобы достичь цели и выполнить поставленную перед ним задачу — уж слишком честолюбив, поэтому не потерпит неудачи.
– Пугливая нищета окружала спящих бойцов, она просачивалась
— Пане, — сказала хозяйка. — Вы тревожите папашу.
Спящий на полу человек и не спал вовсе, он был мертв, мертвее не бывает — не может же жить человек после сабельного удара, косо раскроившего лоб. Рану уже облепили ленивые мухи, они не летали, а только ползали, перебираясь с уже засохших краев страшной раны на участки, еще сохраняющие влагу тела, совсем недавно бывшего живым и чувствующим человеком. Глаза старика были широко раскрыты, словно он пытался внимательно рассмотреть смерть, а сквозняк тревожил его седую бороду, отчего казалось, что покойник все еще пытается что-то сказать — и не может.
— Кто его так? — тихо спросил Кторов, ощущая, как в душе просыпается ужас.
— Кто же может так ловко чепелить человека? — вздохнула хозяйка. — Черный сотник, пан, Черный сотник!
— А вы его видели?
— Видела ли я его? Видела ли я его? — голос хозяйки стал визгливым и неприятным. — Так кто ж его, кроме меня, мог увидеть? Ай, сукин сын! Ай, негодяй! Папашка себя уже в безопасности чувствовал, сказано же, что на чужой двор Черному сотнику хода нет. Тут он его сабелюкой своей и достал! Чтоб у него очи повылазили! Чтоб его по ошибке в печь вместе с углем засыпали! Чтоб ему…
— А выглядел он как? — прервал пустые угрозы хозяйки Кторов.
— Натурально и выглядел — черный, як ночь, и лошадюка под ним черная, и бешмет черный, чтоб ему пусто было!
— Вы, гражданочка, не убивайтесь, — деликатно сказал, кашлянув в кулак, Павел Гнатюк. — Папашка ваш тоже еще тот фрукт был. Если б не Черный сотник, так мы бы рано или поздно до него добрались.
— Грех вам! — неуверенно сказала молодица. — Наговариваете вы на нашего папашку, смирный и набожный был человек — мухи не обидел!
— Ну, может, мух-то он и не обижал, — задумчиво согласился Гнатюк, присаживаясь на корточки и внимательно разглядывая след сабельного удара. По случаю выезда одет он был в черную черкеску с костяными газырями, галифе синего сукна и мягкие короткие сапоги. — Вот за людей — не скажу. Ну что, по коням?
Выбежал во двор, пружинисто кинул тело в седло:
— Отряд! Рысью! Марш!
«Экий неукротимый!» — едко подумал Антон, трогая поводья коня.
Жеребчика ему и впрямь подобрали спокойного да послушного, потрусил он вслед за вытягивающимся по улице отрядом частей особого назначения без особой охоты, скорее, из стадного чувства и желания быть среди более опытных лошадей.
Тепло стремительно набирало силу, уже жужжали в воздухе пчелы, отправляясь к деревьям, окутанным розово-белым цветом, уже карагач на склонах невысоких кривобоких гор начал покрываться мелкой клейкой листвой, и совсем не хотелось думать о политике, о классовой борьбе, о необходимости стрелять друг в друга. Весна зарождением природной жизни подавала людям пример единения, но разведенные по сторонам идеями и тягой к убийству люди не слышали ее зова, не понимая, что если вовремя не остановиться, безжалостный Молох, воссевший на трон, сжует и их.