Журнал «Если», 2008 № 08
Шрифт:
Но страница, которую предложила мне Жанин, заканчивалась на середине предложения.
— А дальше? Я хочу взглянуть, что было дальше! — воскликнул я, сгорая от любопытства.
— Нет, — твердо возразила она. — Только не этот отрывок. Я…
— Прошу тебя! — перебил я, приходя в еще большее нетерпение. — Мы могли бы… — И я сосредоточился, пытаясь проникнуть на следующую страницу, но Жанин с неожиданной силой оттолкнула меня.
— Нет, Джейкоб, ты делаешь мне больно!
— Пожалуйста, Жанин, я…
Она негромко вскрикнула и резко прервала контакт. От ужаса и стыда я помертвел.
— Прости, о, прости меня! — восклицал я в ужасе. — Я не хотел!
Но она молчала.
— Прости меня! — умолял я. — Пожалуйста.
Прошло несколько томительных секунд, прежде чем Жанин ответила. Ее
— Это я виновата, Джейкоб. Мне не следовало предлагать тебе такое. Слишком мало прошло времени. А сейчас давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты дал мне прочесть о твоем детстве. Расскажи мне о нем, ладно?..
И мы продолжили наш разговор, затянувшийся далеко за полночь и закончившийся, только когда пятно лунного света из окна всползло высоко по стене центральной залы.
Снова дни сменялись днями, а наша любовь становилась все сильнее. После первого не слишком удачного опыта мы еще несколько раз читали друг друга, и по мере того как возрастало наше взаимное доверие, каждый из нас скрывал все меньше, делясь самым сокровенным. Не всем, разумеется, но многим. Все мог читать только Йон Диедо, и лишь он один видел, что написано на моей странице номер сто двадцать шесть. Когда он читал ее, мой переплет сделался из зеленого пунцовым, но Диедо только похохатывал, перечитывая особо понравившиеся ему абзацы.
Эту свою страницу я так и не решился показать Жанин. У нее тоже имелось несколько страниц, куда она не хотела меня пускать, утверждая, что у женщин должны быть свои маленькие тайны.
С момента моего пленения прошло уже несколько недель, и я, как ни ужасно это звучит, почти смирился со своим положением. Кому-то перспектива провести на книжной полке несколько десятков лет может показаться не слишком радужной, но книги наделены неиссякаемым запасом терпения. Главное, чтобы компания была подходящей. Все чаще и чаще я оглядывался на свою прежнюю жизнь и с отстраненностью философа спрашивал, куда же я спешил, что заставляло меня вечно торопиться и вечно опаздывать. Еще больше мне нравилось размышлять над текстом, напечатанным на моих собственных страницах. Когда я вчитывался в него, моя жизнь, прежде представлявшаяся суетливой и беспорядочной возней, начинала выглядеть размеренной и плавной, словно построенной по заранее обдуманному плану. Возможно, впрочем, это только казалось из-за того, что известные мне события были записаны на бумаге неторопливым и, должен отметить, весьма неплохим слогом. Я, однако, старался заглядывать в себя пореже. Не один из томов на ближайших стеллажах впал с годами в некое подобие нарциссизма, привыкнув любоваться своим внутренним содержанием. Такие книги погружались в самовлюбленное молчание и переставали общаться с соседями. Да и то сказать: где, как не в библиотеке Иона Диедо, человек мог узнать о себе все?
Время от времени я принимал участие в спорах и беседах с одной-двумя книгами по соседству; бывало, однако, что в подобных разговорах участвовала чуть не вся библиотека. Общие дискуссии могли продолжаться несколько дней подряд, поскольку аргументы и контраргументы приходилось передавать по цепочке от книги к книге, от стеллажа к стеллажу. Кому-то это может показаться скучным, но на самом деле наши разговоры были на редкость интересными и высокоинтеллектуальными. Сколько здесь собрано незаурядных умов! Правда, одни авторы оказались более образованными, другие — менее, но глупцов среди них не обнаружилось. Йон Диедо хорошо поработал, подбирая свою библиотеку, и теперь среди выстроившихся на полках томов не было ни одной пустой или бессодержательной книги. Я общался с ораторами и принцами, теологами и философами, учеными и социалистами. Если кому-то не хватало формального образования, этот недостаток с избытком возмещался богатейшим жизненным опытом, живостью ума и другими талантами. Поэт из Ораны, турецкий янычар, иранский купец, бывший раб из Америки — поистине здесь собрались удивительные авторы и еще более удивительные истории.
Единственным исключением, нисколько не походившим на блестящие тома собрания Диедо, оказалась большая, пыльная и весьма древняя по виду инкунабула в потертом кожаном переплете с позеленевшими медными застежками. Между собой мы называли ее Серая Книга. На ее корешке
После нескольких недель моего плена произошло то, чего я так боялся. Йон Диедо явился в библиотеку в непривычно ранний час, чтобы переставить книги по-новому. Напевая что-то себе под нос, он принялся за работу, действуя обдуманно и тщательно. Время от времени он вполголоса обращался к очередной книге, оказавшейся у него в руках.
— Ах, Меннет!.. — сказал он одному пухлому тому. — Красотка Меннет! Как прекрасно ты выглядишь сегодня! А какой очаровательной женщиной ты была до того, как я тебя заполучил! Кстати, сколько лет прошло с тех пор?.. Пятьсот?.. Больше?.. Ты только представь — пять веков пролетело, а ты все так же прекрасна. Согласись: если бы не я, твоя красота давно бы поблекла, а кости упокоились в могиле. Но благодаря мне ты по-прежнему жива и все так же можешь рассказывать поразительные истории! Ладно, я немного почитаю тебя, когда управлюсь с делами, а пока — милости прошу на новое место рядом с мистером Уитбурном. Уверяю тебя, ему тоже есть что рассказать, хотя некоторые его истории способны внушить человеку самый настоящий ужас. Я, впрочем, уверен: вы отлично поладите. А твоя подруга и наперсница леди Албрехт встанет с другой стороны.
— Ах, мои старые, любимые друзья! — бормотал Диедо, беря в руки другой том. — Я уж постараюсь, чтобы вы остались довольны обществом друг друга!
Добравшись до нашей полки, Диедо схватил Жанин. Я напрягал все свои скромные силы, чтобы удержать ее, но, увы — даже рук у меня теперь не было! Я мог только приоткрывать переплет и протестовать по возможности, но мой голос был не громче жужжания насекомого. Диедо его даже не услышал. Подняв мою возлюбленную в воздух, он переставил ее на самую нижнюю полку в дальнем конце ниши. Потом взялся за меня. К этому моменту мною владела такая жгучая ненависть, что, казалось, он отдернет от меня руку, словно от раскаленного железа, но Диедо опять ничего не заметил. Одно движение — и я оказался на самой верхней полке, очень далеко от Жанин.
— Пожалуй, я поставлю два моих последних приобретения рядом, — сказал Йон Диедо. — Думаю, у вас найдется много общих тем для беседы.
Так я оказался меж двух других книг, слегка прикасаясь к ним обложкой. Спереди, с моей лицевой стороны, стояла графиня дю Морье. Сзади очутился древний том из числа старых пленников Диедо: он пробыл в библиотеке дольше всех, за исключением разве что Серой Книги, и был вдвое толще остальных. На обложке было начертано имя — Эдвард Доусон, но все мы звали его Старый Боевой Конь или просто Капитан Конь. Серая Книга тоже оказалась неподалеку — она стояла всего через один том от графини, и хотя меня с ней разделяло около фута, я отчетливо ощущал исходящие от мрачной инкунабулы волны ледяной злобы.
После Большой Перетасовки, как называли регулярную перестановку старожилы, каждый из нас должен был по сложившейся традиции заново представиться ближайшим соседям и рассказать хотя бы одну историю из своего прошлого. Из почтения к возрасту Капитана мы попросили его быть первым. Старик не заставил долго себя упрашивать и разразился увлекательнейшей историей о своем путешествии к острову Пасхи, которое он совершил еще юным гардемарином. Следующим слово взял Арчибальд Уинтерс, стоявший сразу за графиней. В своей жизни он тоже несколько раз ходил в море, но его рассказ о схватке с гигантским морским чудовищем выглядел совершенно неправдоподобно. Арчибальд был примерно на середине своего повествования, когда графиня шепнула мне: